Николай Максимов - Поиски счастья Страница 25

Из кармана Богораз достал записную книжку, поближе придвинулся к огню.

Несколько дней назад Владимир Германович был свидетелем организации в селении Ванкарем торговой фактории каким-то Джонсоном. До этого времени, как удалось ему выяснить, ни купцы, ни китобои на своих шхунах так далеко не проникали на северо-восток. Уэллен, Колючинская губа, от которой до Ванкарема еще миль пятьдесят, по ледовым условиям были пределом плавания контрабандистов-купцов и китобоев. Поэтому все приморские жители вели свою меновую торговлю преимущественно на мысе Восточном. Владелец «Морского волка» и его новый доверенный мистер Джонсом решили проникнуть в еще не освоенные места. Все это было крайне важно для Богораза. Он вносил в записную книжку: «Чукотская торговля — исключительно меновая. Деньги совершенно неизвестны. Оленеводы даже не имеют слова для обозначения денег».

Внеся пометки в раздел «Чукотская торговля», Владимир Германович раскрыл записную книжку, где были другие записи: «Стойбище и поселок. Хозяин стойбища. Помощники. Бедняки. «Праздные скитальцы». Байдарная артель. Распределение продуктов промысла. Гостеприимство». В один из таких разделов Богораз добавил наблюдения последних дней: «Существование вдов и сирот всецело зависит от соседей. Семья, не заслужившая ничьей благосклонности и всем чужая, осиротев, попадает в безвыходное положение. Она не имеет места, где жить».

— Когда мой муж умер, — на днях рассказывала ему тетя Кайпэ, оставшаяся вдовой с пятилетним ребенком, — пришел его брат и отобрал оленей. Он хотел взять и меня, но я отказалась. У него было страшное лицо: разрушившийся нос и дыры на щеках. Я сказала: «Я хочу жить сама по себе». Он очень разгневался и сказал: «Я не дам тебе ни одного оленя, ты не сможешь ехать». Тогда я ушла пешком со своим мальчиком. После этого вся наша жизнь была в голоде и холоде…

«…Есть среди чукоч люди, вся жизнь которых проходит в постоянных скитаниях. «Зря ходящие» называют таких чукчи. Голод — постоянный их спутник. Их не пускают спать в опальный полог. Их спальное место в наружном шатре, под санями, там, где спят собаки… Чукчи вообще едят только один раз в день, тем более трудно угадать таким людям на чье-либо стойбище как раз во время еды…»

«Быть может и этот юноша «зря ходящий?» — подумал Богораз и внимательно посмотрел на спящего у костра Тымкара. По его усталому лицу и по тому, как он жадно ел и тут же заснул, этнограф догадался о его нелегкой жизни. Правда, одежда на чукче была цела; он даже что-то нес в мешке. Богораз отметил, что чукча высок и строен. Длинные ресницы и прямой нос придавали красивому лицу суровость и решительность. Однако ученый не спешил делать какие-либо выводы, хотя ему не терпелось узнать подробности жизни юного путника.

Будущим летом Владимир Германович намеревался закончить второе путешествие по Чукотке, и сейчас он использовал каждую минуту для того, чтобы зафиксировать свои наблюдения. Он записывал: «Приморские жители гораздо гостеприимнее, чем оленеводы. Каждый путник, остановившись в приморском поселке, может смело рассчитывать на то, что он получит корм для себя и своих собак на один или несколько дней. Платы с него не потребуют. Морские охотники гордятся своим превосходством в приеме гостей. Это тем более замечательно, что они считаются гораздо смелее и предприимчивее оленных, и действительно, их образ жизни требует мужества, присутствия духа и постоянной предприимчивости».

Время от времени он невольно поглядывал на спящего. Его все больше располагал к себе этот юноша. Один, без ружья и пищи, он смело встретился с неизвестным таньгом и вот теперь так доверчиво заснул здесь. Куда шел он в этот ранний час?

Богораз и сам стал позевывать. Однако он бодрился. Могло случиться, что, выспавшись, этот юноша уйдет, не разбудив его. Разве ученый простил бы себе это? Ведь он — последние годы среди этого чудесного народа, который в страшных условиях существования сумел сохранить цельность и чистоту характера, душевную отзывчивость. А какая воля к жизни! Коллективизм, доверчивость, свободолюбие, одаренность, мудрость стариков. Но… Суеверия, религия, жертвоприношения, кровопомазание. И вот сюда врывается цивилизация, врывается всем худшим, что у нее есть: спиртом, болезнями, вымогательством, разбоем! Этнограф уверен, что все это погубит даже такой жизнестойкий народ, сумевший освоить столь суровые широты. Богораз вспомнил рецензию на его книгу рассказов о чукчах: какой-то барин был недоволен, что русская изящная словесность осквернялась словами диких туземцев… Что же мог сделать для этого народа он один, да хотя бы еще десяток таких же подвижников? Больно защемило сердце.

Он задумчиво листал свои записи: «Чукотский язык богат словами и гибок в формах…» Ученый собрал уже около пяти тысяч чукотских слов и мечтал создать для чукчей письменность. Изучил все звуки их языка, гармонию гласных, мужское и женское произношение ряда слов, различные говоры, структуру языка, морфологические принципы.

На следующих страницах блокнота значилось: «Семья и семейная группа. Система родства. Положение стариков. Добровольная смерть». Затем: «Брак. Целомудрие женщин. Отработка за жену. Похищение женщин. Свадебный обряд. Групповой брак».

Все это лишь отдельные заметки, заголовки и подзаголовки будущего исследования о чукчах.

…Тымкар спал, хотя солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Припекало. Костер подернулся серым пеплом, головешки поблекли. Этнограф начинал терять терпение. Сколько же будет спать этот богатырь?

Сходил к ручью за пресной водой, подвесил котелок, подбросил в костер плавника. Бледное пламя высунуло из золы острые языки.

Богораз с любопытством рассматривал дорожный мешок Тымкара. Что же несет с собой этот юноша, если у него даже нечем питаться?

Ученый осторожно взял сумку и развязал ремешок.

Два пестрых отреза ситца с американскими этикетками; новенькая курительная трубка; несколько пачек прессованного табаку; новый нож; поллитровая банка со спиртом…

Этнограф-чукотовед сразу все понял. Лицо его стало серьезным. Он тщательно стянул ремешок на сумке и с уважением, осторожно положил ее на место. «Эх, юноша, юноша!..»

Богоразу надоело ждать, когда можно будет поговорить с этим женихом. Да и сколько же времени можно спать!

— Э-гей! — крикнул Владимир Германович, снимая с огня котелок.

Тымкар быстро поднял голову. Дрогнули ресницы, сверкнули черные глаза.

— Этти! — приветствовал его Богораз. — Вставай кушать, чай готов. — И, взяв полотенце, он пошел к лагуне умываться.

Юноша огляделся, вспомнил встречу, посмотрел на свой вещевой мешок. Мешок цел. Таньг такой же, как и был. Только солнце поднялось почти до самого верха. Ничто, как видно, не угрожало Тымкару, и он успокоился, наблюдая, как таньг мыл лицо.