Войцех Дворчик - Здравствуй, Таити! Страница 25

В этой части острова прибрежная полоса шире, чем где-либо. В низине Атимаоно когда-то находились хлопковые плантации. Сейчас пустоши, пастбища, площадки для гольфа.

Переезжаем через реку Ваиира. Если двигаться по се руслу, можно достичь одноименного озера, расположенного на высоте 432 метра над уровнем моря.

Машина останавливается. Мы подъехали к изящному дому-трилистнику. Директор Жиль приглашает к себе.

— Заглянем на минутку — надо оставить картины, — говорит он.

Беседа продолжается за аперитивом. Я незаметно оглядываю небольшую гостиную. Стены завешаны полотнами с таитянскими мотивами.

— Я вижу, вас интересуют картины современных художников, — отгадывает мои мысли француз. — Вон те две я недавно купил для нашего музея.

Месье Артур Жиль, журналист и критик, несомненно разбирается в живописи. Должность директора занимает с момента основания Музея Гогена, то есть с конца 1964 года. Несмотря на то что месье Жиль явно устал, он терпеливо дает мне пояснения.

— Кого из современных художников вы считаете лучшими? — спрашиваю.

— Француза Ива Сан-Фрона, шведа Пьера Хенмана, англичанина Эндрю Брука, голландца Адриана Германа Гоува… Но последний уже несколько лет как скончался. Мы закупили их полотна и постоянно выставляем в музее.

С давних времен нескончаемым потоком художники устремляются на Таити. Они приезжают из самых разных частей света — одни ненадолго, другие навсегда. Первыми были художники, участвовавшие в великих кругосветных экспедициях. Из-под их кисти вышли бытовые сценки из жизни островитян, портреты мужчин и женщин, пейзажи. В ту пору они выполняли функции репортеров экспедиции.

После смерти Гогена на архипелаг прибывает огромное множество художников. Они создают мастерские, выставляют и продают свои картины, организуют художественные школы. Понимают, что искусство может быть товаром, как копра или ваниль. Из пятидесяти художников, пребывающих сейчас на островах, лишь треть составляют полинезийцы. Есть такие, что пишут только определенный район, например остров Муреа (Эд ван дер Хейд) или атоллы Туамоту (Массон), или только лица и фигуры местных жителей (Жан Шарль Булок). Дела у них идут неплохо, у некоторых даже превосходно, например у англичанина пейзажиста Массона, положившего на свой счет в банке свыше миллиона франков! Он даже обогнал покойного ныне голландца Гоува, до 1960 года самого «кассового» художника архипелага.

— Мы купили одну картину Гоува, но я не поклонник его живописи, — замечает месье Жиль, направляясь к выходу.

— Гоген не разбогател на своих полотнах, терпел нужду, — продолжает ом уже в машине. — После него остались улицы, площади, скверы, названные его именем. Есть этнографический музей, есть государственный лицей в Папеэте…

На пятьдесят первом километре — цель пашей поездки: сказочный ботанический сад на участке в три гектара, а в нем — Музей Гогена.

Сад Моту Овини обязан своим возникновением ботанику Хэррисону Смиту, который был очарован красотой Таити и остался здесь навсегда. Из разных концов мира он завез в свой парк разнообразные цветы, кустарники и деревья. В общей сложности триста видов!

После смерти американского ботаника Моту Овини испытал много перемен в своей судьбе, пока не попал в собственность князя Зингера и не превратился в оправу для Музея Гогена, так как фонд Зингера-Полиньяка в Париже постановил создать музей художника, которого островитяне называли Коке (полинезийская форма трудной для произношения фамилии Гоген). Лишь много лет спустя после смерти художника его талант был признан и оценен по достоинству. С его полотен делают репродукции, его вещи собирают по крохам, создают Музей Гогена. Легкий, деревянный, со стрельчатыми крышами и выходящими в сад залами, он великолепен! В нем все правдиво, здание прекрасно вписывается в окружающий парк.

Перед поездкой в Папеари мне сказали, что в музее нечего смотреть. Это не так. Его залы и экспозиция замечательны. Жаль только, что там нет ни одного оригинального полотна Гогена.

Музей в Папеари — прекрасный мемориал. Это широкая панорама жизни одного человека и его окружения. Глядя на уцелевшие памятные вещи, репродукции и фотографии, легче понять «голгофу» художника, который сумел так верно передать дух островов и особенности жителей, их населяющих.

Передо мной копия палитры и кисти, которыми Гоген пользовался, создавая своих полинезийских вахин. В жизни Гогена женщины играли большую роль. Особенно в Полинезии. Они давали ему вдохновение и позволяли глубже проникать в психику островитян.

У него их было несколько, наиболее известны — Тити, Техаамана, Пауура, Ваеохо. С первой из них он знакомится сразу по приезде в Папеэте. Европа, безумный мир белого человека, холодная датчанка Метте, которая никогда не понимала его, — все это он оставил позади.

В таитянской деревне Гоген надеется найти чистый и неиспорченный мир Южных морей. Он снимает хижину в Матаиеа, и привозит туда женщину из Папеэте. Художник полон энтузиазма, хотя едва знает таитянский язык.

В Матаиеа он живет некоторое время со своей первой «женой», но это продолжается недолго. Пустая, очарованная городской жизнью таитянская полукровка разочаровывает его, и Гоген отсылает ее обратно в Папеэте. Затем некоторое время живет в одиночестве, постепенно привыкая к своему окружению.

Однако одиночество не приносит художнику покоя. Вдохновение все реже посещает его. С Тити ему было плохо, но без нее еще хуже. Вскоре в поисках новой жены он собирается в путешествие по восточному побережью острова, где в Фааоне и находит ее. Это тринадцатилетняя Техаамана (в книге «Ноа Ноа» он называет ее Техурой). В своем дневнике он записывает: «Я поздоровался с ней. Улыбаясь, она села со мной рядом.

— Ты меня не боишься? — спросил я.

— Нет.

— Хочешь всегда жить в моей хижине?

— Да.

— Ты когда-нибудь болела?

— Нет.

И все».

Два года, проведенные вместе с Техааманой, были самыми чудесными в жизни Гогена. Девушка, родители которой были родом с острова Хуахине, становится идеальной спутницей художнику: молчит, когда надо молчать, говорит и весело подшучивает, когда видит, что муж охотно ее слушает. По утрам они вместе купаются в маленькой речушке, бегущей мимо их бамбуковой хижины. И любят друг друга. Боже, как они любят! Тринадцатилетняя вахина возвращает ему подорванные силы, дает вдохновение, себя и… сына Эмиля.

С Техааманой Гоген живет до самого отъезда с Таити, то есть до того дня, когда тратит последний сантим. За это время он создает шестьдесят полотен и не устает писать портреты своей вахины. Я вижу ее на множестве репродукций, в различных позах и ситуациях. Вот она отдыхает на пляже с подругой («Таитянки на пляже», картина, находящаяся сейчас в Париже), сидит с задумчивым лицом в кресле («Мечта», Канзас-Сити), стоит с малышом на руках («Иа орана, Мария» — «Приветствую тебя, Мария», Нью-Йорк) или, обнаженная, лежит в постели с глазами, широко открытыми от страха («Манао Тупапау» — «Дух умерших не дремлет», Балтимор).