Вячеслав Веселов - Футбол на снегу Страница 28

— Браво, Женька!

— Ну и мастак!

— Можно рюмочку за труды? — скромно спрашивает Рязанов.

— Мне, наверное, пора? — говорю я Саше.

Он смотрит на часы.

— Да, надо идти. Возьми фонарик. — Он оборачивается, ищет кого-то глазами. — Тоня, где ты? Принеси валенки для Ольги. — И потом мне: — Посошок на дорожку?

Я выпиваю рюмку, забираю валенки и ухожу.

Лес постанывает, над головой бежит глухой шум елей. Я оглядываюсь на наш дом. В морозной темноте весело светятся два окна. На крыльцо выходит Саша с бутылками шампанского. Он бережно кладет их в снег рядом с крыльцом.

Скоро я сижу в маленьком, слабо освещенном зале станции. Валенки стоят у печи. Когда Ольга их наденет, они будут теплыми.

Девушка-кассир открывает окошко кассы, недолго смотрит на меня и захлопывает окошко.

Далекий выкрик электрички и быстро нарастающий гул.

Поезд уходит, оставив на платформе единственного пассажира — Ольгу.

— Осторожней, — говорит она и протягивает мне большой пакет. — Не помни… Что же, идем?

— Да, сейчас. Переобуешься и пойдем.

Снова дорога в лесу.

— Ну и забрались мы, — говорит Ольга. — Скоро уже?

— Скоро. Вон огонь. Нас, кажется, встречают.

Навстречу идет Саша, размахивая керосиновым фонарем.

В веселой кутерьме незаметно проходит час. Стол уже накрыт.

Мы рассаживаемся. Напротив меня Ольга в нарядном платье. Да и остальные девушки успели переодеться, принарядились, сделали прически.

Толкотня, смех, звон посуды.

— Бери, бери. Это меня маман снабдила.

— Фирменное блюдо?

— Ешь, не бойся.

Входит Саша с шампанским, передает бутылки через головы.

— А это? Это что такое?

— Новинка. Селедка под шубой.

— Нынче куда ни зайдешь, везде эта новинка. Потчуйтесь, говорят. Селедка под шубой. Новинка.

— Здесь Женька сидит. Это его место. Где ты, Юджин?

Вбегает озябший Рязанов.

— За старый, а? — говорит он, усаживаясь и потирая руки.

— За старый, за старый! Давайте проводим!

Ольга делает маленький глоток, улыбается. Эта улыбка, яркий румянец и новое платье делают ее похожей на школьницу.

— Саша, что это за напиток? — спрашивает Тоня. В руках у нее алюминиевая кружка.

— Колодезная вода.

— Господи, колодезная вода! Свечи! Патефон!

— Кто там рядом? Запустите этот агрегат.

— «А у меня, у меня есть патефончик, только я его не завожу».

— Ты куда, Женька?

— Сейчас.

— Что ты темнишь? Через пять минут полночь.

— Через семь, — бросает Рязанов и убегает.

— Открывайте шампанское!

— Только без выстрелов. Я боюсь.

— Вошел — и пробка в потолок!

— Нет, нет! Окна побьете, пожар устроите.

— Время!

Все встают. Бокалы подняты.

— С Новым годом!

— С новым счастьем!

— Ура!

— За мной, — кричит Рязанов.

— Что?

— Куда, Жека?

— Зачем?

Мы выбегаем на крыльцо. Перед нами в глубоком снегу ель. На ней игрушки, ленты серпантина, шоколадные медали. Пламя свечей колеблется на ветру.

— А-а-а…

— Ну и Женька!

Утопая в снегу, мы бежим к елке. Шумный хоровод под новогодними звездами.

— Это моя медаль!

— Давайте костер.

— Огнепоклонники!

— Язычники!

— Дикари!

— Хейя! Хейя!

…И скоро наступает тот час праздника, когда застолье уже расстроилось и каждый сам по себе: нестройный шум, голоса сквозь шипение пластинки, хлопает дверь, кто-то танцует, кто-то выпивает.

Рязанов сидит с поднятой рюмкой, в другой руке у него дымящаяся сигарета. Он что-то строго говорит Тоне, но речь его бессвязна, и девушка смеется.

Мы с Ольгой танцуем. Старое, почти полувековой давности танго. Нежная, щемяще-печальная мелодия.

Из-за плеча Ольги я вижу, как оплывают свечи.

Утром я долго смотрю на припорошенные снегом хвойные лапы. Это качание ветвей за окном кажется мне продолжением сна или напоминанием о какой-то виденной еще в детстве картине.

В большой комнате за прибранным столом собралась вся компания. На столе самовар. Чай уже заварен. Саша режет лимон.

— Я заснул, — рассказывает Рязанов, — выпил какого-то терпкого вина и стал впадать в дремоту… Андрей! Говорят, ты общался с корабелом?

— Да.

— Что он сказал?

— Сначала он спрашивал тебя. Потом заявил, что может построить для нас корабль.

— Очень он был пьян?

— Не знаю. Стоять по крайней мере не мог.

— Это Карцев, — говорит Саша. — У него дача рядом.

Рязанов с гримасой на лице смотрит, как Саша пьет чай из блюдца.

— Слушай, ты никогда не опохмеляешься?

— Нет.

— И правильно делаешь. Это грань, которая отделяет тебя от алкоголика.

— Немногое же меня отделяет.

— Нет, точно. Начнешь опохмеляться, пиши — пропало.

— А может, я все-таки алкоголик и просто вожу вас за нос?

— Ну, кто со мной? — Рязанов наливает себе вина, поднимает рюмку. — Всех благ вам в Новом году! — Он резко встает. — Я лечу в город. Мне надо делать визиты.

Ольга выходит из-за стола. Она в свитере, в короткой серой юбке и черных шерстяных чулках.

— Вера, пошли кататься. И ты Андрей. И все, кто хочет. Одевайтесь.

Так начинается первый день Нового года. Он еще впереди этот день, но я чувствую, как сжимается время. Праздники прошли, кончается и мой короткий отпуск.

Ольга бежит по заснеженной улице, толкая перед собой финские сани. Мелькают ноги в черных чулках.

Саша растапливает самовар еловыми шишками. Дым весело летит из трубы.

На крыльцо выбегает девушка в белом свитере.

Птица тяжело срывается с ветки, рассыпав за собой снежную пыль.

Высокое небо, чистый снег, дачный домик под кронами елей, свежая зелень леса, визг санных полозьев, сизый самоварный дым… Я так пристально вглядываюсь во все это, словно хочу навсегда сохранить в памяти картины зимнего дачного быта.

Мы прощаемся холодным ветреным днем. С галереи аэровокзала видно, как чадят взлетающие самолеты. Хор турбин заглушает наши голоса.

В этот мой неожиданный приезд мы ни разу не заговорили о себе, будто еще раньше заключили соглашение молчать. Да и знали уже: ничего после наших разговоров не остается, кроме горечи. Мне казалось, молчание дается Ольге легко, но, проснувшись сегодня, я почувствовал на плече горячую влагу. Лицо Ольги было мокрым от слез.

— Вот, — сказала она и провела рукой по плечу. Это не походило на ласку, рука была слабой, холодной. — Вот, — повторила она, — плечо, спина… Можно спрятаться. Но какое это ненадежное укрытие. — Ольга села. Руки на одеяле, взгляд напряженный, сидит очень прямо и, не глядя на меня, говорит своим обычным голосом: — Тебе не кажется, что, приезжая, ты ведешь какую-то призрачную жизнь? Нет, не во времени дело, не в этих семи днях. До них были две недели, а еще раньше — месяц… Ты там. Я наблюдала за тобой, когда вы разговаривали с Женькой. Ты улыбался, спорил, но все равно ты был там. Я вдруг это очень ясно увидела.