Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев Страница 28

– Папа приехал!

Бежит, карапузит…

Откуда он взялся? Я тут же роняю все дорожные сумки, которые со мной неделю кочевали с вокзала на вокзал и в кабину вертолета, – хватаю его на руки и поднимаю вверх. Широко и беззубо круглой головой он улыбается мне в лицо, наверно думая, что я что-то привез, а может быть, детям нужен просто папа, родной человек, и все же – лучше с подарком.

Опустив сына на пол, я шарю в карманах – не сигареты же, он еще маленький…

– Вот, – достаю. – Называется… гильза. Гильза входит в состав патрона. Патроны используются, чтобы убивать.

«Я так и знала», – жена слишком чужая, чтобы укорять меня в чем-то словами, отчаяние сделало ее эгоистичной, тупой и злобной, подруги подучили, что так и должно быть: «Делай ему больно», – и внутри себя она торжествует с оттенком извращения, как будто от конвульсии: я была права.

Из войны нет выхода.

У нас под ногами горит вселенная.

История с совенком

Все дороги ведут в Рим, а одна в парк Степанова.

Там дятел выстукивает на высокой сосне, белки прицокивают и крутят хвостами, рыбаки непременно поймают в Уводи если не рыбу, то радость хорошего и доброго настроения.

Я шел по тропинке и вдруг увидел прямо на ней сидящего птенца. Он почти не двигался – все равно что чучельный, – и когда я присел рядом с ним на корточки, птенец оставался таким же неподвижным, но грудь его вздрагивала под пушком оперения.

По загнутому клюву и двум хохолкам у него на макушке я догадался, что передо мной совенок. Никогда их не видел. Мне стало интересно. Я хотел его погладить, а он меня клюнул – наверное, девочка.

Мыльная опера

Читая что-либо из разряда исторического: о несокрушимых деятелях былых времен, о жаре их мысли и масштабах их поступков, – невольно задумываешься: где они все? Куда они исчезли?

Никуда не исчезли.

Есть и по сию пору среди нас честные и порядочные люди, способные быть примерами, которые не являются частью мифа, а живут среди нас и часто не подозревают, что они герои, а думают о себе вполне повседневно, что они, мол, самые обыкновенные люди, потому что быть честными для них естественно, и ничего особенного они в этом не видят.

Вот показательная и трогательная история об одном следователе, который прославился тем, что никогда не брал взяток и никого не крышевал. Он был искренне уверен, что закон есть закон и перед ним все равны. Надо ли говорить, что при таком мировоззрении этот человек был везде неудобен и его гоняли, как паршивую овцу, из отдела в отдел и из области в область, а когда изгоняли, говорили: «Избавились» – и накрывали праздничный стол – настолько он всем затруднял работу.

В девяностых годах он оказался в Иванове и снова тут пошел, как коса на камень.

Его уж и пытались всячески «благодарить», и мед в уши лили, и девчонок подсовывали, и подарки присылали, а когда отчаялись, то стали угрожать и даже дачу сожгли, а он не сдавался и гнул свою линию.

Застрял, как кость в горле – не только у бандитов, но и, как говорится, у всего воеводства, которое тогда нашу область разоряло.

Не знаю, как он до лейтенанта дослужился, – самое пустяковое дело не давал замять! Время лихое – всем бизнес надо развивать, соблюдать свои коммерческие интересы и «прибавлять к прибавленному», а тут этот ангел в милицейских погонах бельмом на глазу – совершенно не в тему!

А был такой Хохля – депутат, демократ и криминальный лидер. Однажды на попойке в полулегальном кабаке он взял да и похвастался, что знает, как город от «робокопа» избавить, его пальцем не тронув! Ну всем интересно – как это так, что, мол, «пальцем не тронув». Конечно, поспорили.

План был такой: решил Хохля сглазить «поганого лейтенанта» и по этому поводу поехал к самому матерому колдуну, который жил в Кохме. Колдун попросил принести кусок мыла, которым лейтенант руки помыл.

Хохля:

– О’кей.

Сказано – сделано.

Три дня и три ночи колдун над этим куском бормотал, а потом говорит:

– Ну все, уважаемый, – если ты этот кусок мыла сможешь съесть, то ты и этого лейтенанта съешь! Сломается он. На иконе клянусь!

Ну и поклялся, а Хохля думает – плевое дело: стаканы грыз, а это ерунда – мыло симпатичное, бледно-зеленое и пахнет приятно.

Стал он его жрать – кусает, гложет, а проклятый кусок меньше не становится.

«Все равно сожру, – уперся злодей. – Всех сожрал, и тебя сожру!»

Уж и плохо ему стало: слезы на глазах и пену пустил, как бешеная собака, – а мыло съесть не может.

Давится, а жрет.

Еще хлеще накинулся и все стервенеет: «Если я закусился, то я вам задам! Я с братвой поспорил! Будет по-моему!»

Так он и умер – от заворота кишок и от безумия своей гордыни. Надо заметить, что мыльный кусок в результате «ужина» нисколько не уменьшился, а трудяга-лейтенант так и не узнал, какие чудеса из‐за него происходят, а если бы узнал, то, наверно, не поверил бы или отмахнулся, как от вздорной чепухи или газетной утки.

Из Иванова – на Алтай

Над городом проплывают ржавые облака.

«А в горах сейчас, наверное, горы» – так думаешь, так вглядываешься в себя.

Как освободиться? Как выбежать на волю? Как выбросить все, что мешает любви?

1

Аккем грохочет и скалится. Слышен глухой стук – это под водой, под бурунами пены ударяются о донные камни несомые течением колоды и бревна. Электрические зигзаги пронизывают небо, сверху рушится дождь, но дрова в костре сухие, горючие, затушить их трудно. Раскаленные угли шипят под нескончаемыми струями ливня, в котелке варится долгожданный ужин. Сверк – тайга моментально озарилась. И уже предсказуемо лязгает гром листовым железом.

Река кипит, как бешеная каша. В верховьях Аккем протекает через месторождение белой глины, и поэтому чай, который завариваешь в воде из этой реки, приобретает оттенок, словно он со сгущенкой.

Дождь прекратился так быстро и внезапно, как будто его выключили, нажав на кнопку. Макароны готовы, я режу тушенку ножом с широким лезвием.

Уже пятеро суток, как мы покинули родной город, и уже три дня, как мы вышли из Тюнгура и не видели людей, – зато на тропинке встречаются следы от копыт марала и – более мелкие – сибирской косули, а также когтистые автографы медведя. Лучше с