Владимир Залесский - 500 лет. От Генриха Мореплавателя до Чэя Блайта. Сборник очерков о выдающихся мореплавателях Страница 3

Но если от «более или менее» систематичных записей переходить к регулярным, то следует назвать погодные записи («анналы»), хроники, летописи, хронографы, исторические работы. Сам термин «анналы» – древнеримского происхождения.

Итак, конспективно можно констатировать следующие пункты неперсонализированного «дневникового» творчества: погодные записи (анналы) – хроники (летописи) —систематические судовые записи, систематические торговые записи купеческих фирм (купцов). Наверное, уместно отметить ведение церковных книг.

Никто или почти «всё»?

В какой-то момент происходит скачок от неперсонализированного к личному персональному дневниковому творчеству.

Изменение отношения человека к собственной личности, возникновение таких задач самосовершенствования как самоанализ, самоконтроль, саморазвитие, повышение эффективности использования личного времени, учет и рациональное использование каждого дня, распространение грамотности, появление навыков регулярных записей, (а может быть, и упрощение и удешевление самого процесса записывания с переходом от пергамента и папируса к бумаге) приводят к появлению такого вида деятельности как ведение личного дневника конкретным человеком.

Еще раз обратимся к хронологическому рубежу между 1400-ми и 1500 -ми годами. В основном – если не брать расчет некоторые исключения (например, Ганзу, отдельные самоуправляемые города, в частности, итальянские, а так же – казачьи социумы) – это была эпоха иерархичности, эпоха сеньоро-вассалитета. В иерархичном обществе важна не столько личность, сколько иерархия.

Но вот Магеллан, не особенно удачливый солдат и коммерсант, служивый португальский дворянин, весьма дистанцированный от португальского двора и властных кругов, не обладающий поместьем или состоянием, трудно существовавший в Португалии на пенсию, заключает договор с испанским монархом. Как могло такое случиться?! ВОПРОС. По понятиям иерархичного общества, он, Магеллан, в общем, – почти никто. Кроме того, в Испании он, португалец, отчасти – чужак.

НО! Он знаком с мореходным делом, обладает отвагой, интуицией, новейшими знаниями в навигации, картографии, опытом, смелостью, волей, навыками морехода и командира; он способен составить проект дальней океанской экспедиции, представить его на рассмотрение, защитить его, и приступить к выполнению этого проекта. У Магеллана есть сторонники, более того, его боевой друг дистанцировался от португальской короны, обосновался и стал влиятельным лицом в неизведанных землях и ожидает появления там Магеллана. (Если и не испанская морская база, то, по крайней мере, какой-то опорный пункт, готовый оказать гостеприимство и поддержку, предоставить информацию). Магеллан соединяет в себе целый ряд эксклюзивных свойств. Если в ментальности сеньоро-вассалитета он – никто, то по понятиям Нового времени он, Магеллан, – почти всё.

Магеллан, Эратосфен, Архимед, Тесла

В этом пункте предлагаю задержаться для освещения нескольких деталей. При критическом обсуждении проекта Колумба высказывался, в частности, следующий контрдовод: «…Если Земля – шар, то окружность ее должна быть так велика, что кораблю, отправившемуся на открытие новых стран, придется ехать не менее трех лет: каким же образом можно поместить на корабле достаточный запас пресной воды и съестных припасов для такого долгого срока?» Стефан Цвейг в книге о Магеллане, видимо для «поднятия градуса» трагедизации отмечает (1938): «…Никто еще не измерил окружности земли, а церковь и вовсе не соглашается признать ее шарообразность».

Константин Кунин пишет (1940): «…Проект Магеллана и Фалейро состоял в следующем: исходя из господствовавших тогда представлений о величине земного шара, Магеллан и Фалейро полагали, что окружность нашей планеты по экватору равна двумстам одной тысяче стадий, или тридцати семи тысячам километров».

Однако географ и математик Эратосфен (ок. 276—194 до н. э.) написал книги «Об измерении Земли», «Об измерении Солнца». Его измерения позволили сделать выводы: «окружность экватора равна 39 250 км, а диаметр – 12 625 км. Здесь ошибка против действительной длины земной оси всего около 75 км» (Лурье С. Я. Архимед – М.-Л., Изд. АН СССР. 1945. С. 50) [Лурье].

Эратосфен и Архимед были ровесниками, находились в дружеских отношениях, входили на протяжении определенного периода времени в интеллектуальное сообщество, группировавшееся вокруг Александрийского Музея.

Александрийский Музей был организован Птолемеем I Сотером, царем Египта. «Идея, легшая в основание организации Музея, была весьма гуманной: собрать в Александрии крупных, зарекомендовавших себя ученых, освободить их от всяких жизненных забот, предоставить им максимальный досуг и дать им, таким образом, возможность заниматься, чем каждый желает, без всякого давления с чьей бы то ни было стороны. Знаменитые ученые, собранные с различных концов мира, жили при храме Муз на полном иждивении царя… Серьезная научная работа и тогда уже требовала больших расходов: историки и литературоведы нуждались в хорошей библиотеке; астрономы, физики, естествоиспытатели и географы – в сложном инструментарии и дорогостоящих экспедициях. На все эти нужды щедро выдавались деньги из царской казны. Так, географ и математик Эратосфен… измерил земной радиус на основании астрономических наблюдений, произведенных в Родосе, Александрии и Сиене; на это предприятие понадобились огромные средства, и они были даны александрийским двором» [Лурье, с. 43—44].

Александрийский Музей – довольно-таки необычное учреждение для древнего мира, тем более, для иерархичного Древнего Египта. Знал ли Магеллан об открытии Эратосфена? Дошли ли выводы до Магеллана, а если дошли, то с какой полнотой и точностью? Проект Магеллана исходил из предположения о протяженности окружности экватора 37000 км, что отличалось от данных Эратосфена примерно на 2000 км. Так или иначе, участники интеллектуального сообщества при Александрийском музее влияли своими личностями и результатами деятельности на последующие поколения. Например, Никола Тесла считал Архимеда образцом для подражания.

Александрийский музей формирует и демонстрирует любопытную фигуру: самостоятельного ученого, ведущего инициативные исследования, пользующегося поддержкой со стороны государственных структур.

Сообщить всем!

Вернемся к рубежу между 1400-ми и 1500-ми годами.

Конечно, изображать Магеллана некоей неразличимой социальной единицей в существовавшей иерархии – упрощение. Так или иначе, он определенное время прослужил при португальском дворе, участвовал в боевых действиях в составе португальских вооруженных сил, имел право просить португальского короля о личном приеме, имел право доступа в секретный морской португальский архив (где провел немало времени), получал – пусть и не большую – пенсию от португальского государства.

Может быть, целесообразно упомянуть и о том, что и Карл V (испанский монарх), и Магеллан входили в состав католического военного ордена Сантьяго (были рыцарями этого ордена), однако автор не располагает информацией, было ли их членство в этом ордене одновременным.

Отчасти художественно преувеличивая, Стефан Цвейг пишет: «Издается еще особое постановление, предписывающее всем правительственным учреждениям и чиновникам Испании, от высших до низших, отныне и впредь…, ознакомиться с этим договором, дабы оказывать Магеллану и Фалейру содействие во всех делах вообще и в каждом деле в частности, причем приказ об этом надлежит сообщить (…) „…светлейшему инфанту дону Фернандо и инфантам, прелатам, герцогам, графам, маркизам, вельможам, магистрам орденов, командорам и вице-командорам, алькайдам, альгвасилам нашего света и двора и канцелярий и всем советникам, губернаторам, коррехидорам и заседателям, алькайдам, альгвасилам, старшинам, начальникам стражи, рехидорам и прочим лицам, состоящим в судебных и гражданских должностях во всех городах, селениях и местностях наших королевств и владений“, то есть всем сословиям, и учреждениям, и отдельным лицам, от наследника престола и до последнего солдата, это постановление черным по белому возвещает, что с данной минуты, в сущности, все испанское государство поставлено на службу двум безвестным португальским эмигрантам».

Сама персональная история Магеллана показывает возможность признания в европейском обществе того времени – еще во многом иерархичном – ценности личности как таковой, причем независимо от каких-либо крупных и очевидных социальных катаклизмов, революционных преобразований.

Изменяется положение личности, изменяется ценность личности.

Определенное влияние на развитие дневникового творчества, возможно, оказало и изменение «чувства времени», ощущение ограниченности времени (не только персонального, а времени в широком смысле – времени существования мира; к религиозным воззрениям добавлялся исторический опыт: сокрушались империи, казавшиеся вечными; были осознаны границы времени плюс границы мира?); за этим изменением, возможно, следует ощущение как ценности каждого дня, так и ценности персонального опыта каждого конкретного индивидуума.