Кармен Майкл - Танго в стране карнавала Страница 3

За неделю до моего отбытия Джей наконец раскрыл свои источники.

– Туристические рюкзаки – фигня, – заявил он, отшвыривая мой старый красный вещмешок с металлической ортопедической рамой и пристегивающейся сумочкой на молнии, после чего бросил мне изрядно поношенный Ю-Би.

Мы с Джеем давно дружили, но примерно за месяц до моего отъезда у нас вдруг начался странный и неожиданный роман – такое случается во время войны, когда перспектива скорой гибели или разлуки заставляет двоих преодолеть инерцию и признаться друг другу в своих чувствах. У меня так всегда. Одно время я даже начала подозревать себя в том, что это и есть подсознательный мотив моих путешествий – обзаводиться ухажерами. Осознавая, что я вот-вот исчезну, они вешались на меня гроздьями. Но, когда я возвращалась, так же массово от меня отлипали.

– Возможно, тебе бы стоило разок повременить с отъездом и посмотреть, что получится, – предложила моя подруга Скай, наблюдая, как я упаковываю и перепаковываю Ю-Би. Дело было в ее квартире в Баттерси, накануне моего отъезда.

– А с другой стороны, может, и не стоит, – всхлипнула Стефани, другая моя подруга, которая знала Джея так же давно, как и меня. – Он ведь бродяга – перекати-поле почище нее самой.

Скай (она в прошлом году прожила девять месяцев в Южной Африке) извлекла из переполненного Ю-Би пару ковбойских сапог и красный, в клепках, ремень «Дизель». Потрясая ими, она громко цокнула языком:

– Они не едут, дорогая.

Я уставилась на отвергнутые вещицы. В прошедшие полгода именно они были краеугольным камнем в моем прикиде «девчонка-ковбой».

– Ты серьезно?

Я умоляюще посмотрела на подругу, но Скай была непреклонна:

– Серьезно!

Я миновала пункт иммиграционного контроля и, поскольку багаж не получала, быстро прошла через пустынную таможенную зону. Мне казалось, что у выхода я попаду в столпотворение: торговцы и разносчики, зазывалы из гостиниц, настырные таксисты, может, даже очередь из нищих носильщиков – страна-то бедная. Но аэропорт был почти пуст. У выхода в зале прилетов околачивались несколько осоловелых представителей турфирм, держа картонки с надписями от руки. Женщины, скучающие за стойками прокатных компаний «Авис» и «Хертц», болтали, выпуская облачка сигаретного дыма из ярко-розовых, напомаженных в тон лаку на ногтях ртов.

Таксисты, собравшиеся вокруг металлической курительницы, взорвались хохотом. Один, подняв голову, взглянул на прибывших и что-то сказал, остальные закрутили головами, но спустя секунду возобновили беседу. Отсутствие интереса к горстке туристов, появившихся у выхода, было почти демонстративным.

Я на мгновение заколебалась, а потом, поняв, что никто ко мне подбегать не собирается, решительно направилась к ним.

– Такси? – спросила я.

Они обернулись.

– Санта-Тереза, – объявила я с твердым превосходством клиента и протянула одному из них клочок бумаги с адресом молодежной гостиницы.

Он изучил листок.

– Семьдесят реалов, – сказал таксист по-английски.

– Пятьдесят! – Торговаться мы умеем.

– Не-а… – Вернув мне листок, он отвернулся к своим товарищам.

– ОК. Семьдесят. – Я обреченно пожала плечами.

Водитель любезно заулыбался, бережно, как шикарную сумку от «Прада» (или как кусок собачьего дерьма), подхватил мой Ю-Би, и мы двинулись на автостоянку.

Из аэропорта Галеан мы выехали по гладкой, современной бетонной развязке. Вокруг фигурные подстриженные газоны, пальмы в горшках, отполированные до блеска дорожные знаки – все это было неотличимо от любого другого аэропорта в экономически развитых странах, пока мы не отъехали метров на пятьсот. Тут дорога превратилась в сущий кошмар с ямами и рытвинами. Кюветы были доверху забиты мусором, с обеих сторон теснились хибары и развалюхи. Это заставило меня задуматься: а к чему вообще страны «третьего мира» заморачиваются с «зонами роскоши» в радиусе пятисот метров вокруг международных аэропортов? Для кого они? Разве что для пассажиров, которые, делая пересадку, не покидают пределов аэропорта. Или для тех, кто добирается до аэропорта на вертолете… А может, они нужны, чтобы подготовить усталых путешественников к полной контрастов и неравенства жизни в Бразилии. Сейчас она такая, а вот уже совсем другая. Лично мне больше по душе грубоватая честность мумбайского аэропорта в Индии. Там вы приземляетесь в сотне метров от чьей-то кухни, и листовая жесть, служащая крышами лачуг, громыхает в воздушных потоках от винта каждого заходящего на посадку самолета. Я понимаю, это обидно, зато, по крайней мере, соответствует реальности.

Таксист включил радио, и в кабину шквалом ворвались барабаны самбы. У меня по спине струился пот, а водитель был восхитительно сух: на его безупречной оливковой коже – коже бразильца (Африка, Португалия и индейцы, смешавшись, создали изысканный сплав цвета жженого сахара) – не выступило ни капельки пота. Глаза у него были просто фантастические: зеленые – видимо, давала себя знать примесь европейской крови.

Похоже, он прекрасно знал, какое впечатление производят его глаза, так как при каждом удобном случае поглядывал в зеркало заднего вида и сверлил меня пронзительным (до смешного) взглядом.

Мне не раз доводилось слышать о бразильских мужчинах. Бразильянка из магазина одежды в Сиднее, куда я часто захаживала, говорила, что бразильцы «слишком machista».[9] Она приехала в Сидней с мужем, но через три месяца ушла от него из-за того, что, по ее словам, «он с ума сошел от английских женщин». Она, замечу, была красавицей.

Сдержанно улыбнувшись таксисту, я стала смотреть в окно. При ближайшем рассмотрении те ржаво-рыжие вкрапления в городской пейзаж, которые выглядели такими живописными из самолета, оказались грязными трущобами. Эти первые впечатления врезались в память навсегда: мать готовит что-то на газовой горелке, качая на бедре завернутого в лохмотья ребенка. Загорелая девчонка лет двенадцати, не больше, в лифчике от купальника и красной мини-юбчонке из лайкры, вихляющей походкой прогуливается вдоль шоссе. Семья, живущая в картонных коробках под мостом, – лица у всех грязные, чумазые дети радостно копошатся в сточной канаве, от которой валит пар. Шаткие домишки из необожженного красного кирпича поднимаются аж на два-три этажа, щели замазаны цементом, на каждой крыше – круглый голубой бак для воды. На веревках, натянутых между домами, сохнет пестроцветное тряпье, по плоским крышам в сероватом свете сумерек носятся туда-сюда пацаны с воздушными змеями.

Дорога пошла в гору, и передо мной открылись волнистые мягкие очертания холмов северного Рио, который раскинулся бесконечным морем набегающих друг на друга красно-кирпичных волн. Впереди на фоне неба я увидела знаменитую статую Христа, которой уже любовалась из иллюминатора. Только сейчас она была обращена к нам спиной.