Заметки из путешествия в Россию - Эрнст Толлер Страница 3

Чувства переполняют! И вместе с тем боязно: что тебя ждет? Но опасения рассеивает простая мысль: ты в первой социалистической стране. На границе, наполовину занесенной снегом, — одинокий вагон. Прошу перевести надпись — «Читальня».

Ниже, криво:

Знание — сила!

Все на борьбу с безграмотностью!

За технику!

За культуру!

За мир!

За братство!

За свободу!

Пролетарии всех стран, объединяйтесь!

Поезд останавливается на русской пограничной станции Себеж. Снова отмечаю чистоту и порядок. Таможенники дружелюбны, без намека на подлые уловки, которые приписывают им в европейских газетах и книгах. Они лезут в чемоданы так, как всегда лезут в чемоданы таможенники, профессия обязывает. Однако предсказания русских эмигрантов из Берлина не сбываются — книги не просматривают, письма не читают, одежду не прощупывают, и мне не приходится раздеваться. Здесь к путешественникам относятся едва ли не доброжелательнее, чем на немецкой границе.

Весь день и всю ночь стучат колеса по русским равнинам. Одна деревня сменяется другой такой же, одно поле — другим, один лес — следующим. Мучительное и бесконечное однообразие! Смотри в окно и ни о чем не думай. Растворись в пейзаже, пусть чувства устремятся к земле и небу, напитайся кровью этой чужой земли. Только так ты сможешь постичь великое искусство Достоевского, Толстого, Гоголя.

— Сколько нам еще до Москвы? — интересуюсь у попутчика.

— Сам не знаю.

— Но вы же можете как-то понять это.

— А как?

Долго беседую с русской коммунисткой, которая много лет работает на московской фабрике и руководит там партийной школой.

Ночью прочитал две повести Александры Коллонтай.

— Действительно ли изменились отношения между полами после революции, как пишет Коллонтай?

— Нет. Большинство молодежи идей Коллонтай не разделяет. Сегодня можно говорить о трех направлениях. С одной стороны — Александра Коллонтай, которая признаёт неограниченную сексуальную свободу, с другой — Смидович, которая требует от учащейся молодежи аскезы, а между ними Семашко.

Мы говорим о том, что в Европе рабочий-социалист на собраниях выступает за права женщин, а дома относится к жене и детям как тиран-мещанин.

Когда речь заходит о восточных губерниях России, родившаяся на Кавказе гражданка рассказывает, насколько примитивно трактуются задачи Советов в некоторых горных деревнях. Например, горцы считают, что держаться вместе нужно не только в социальных вопросах, но и если надо помочь товарищу похитить женщину. Коммунисты из Москвы пытались втолковать им, что такое поведение с коммунизмом несовместимо, что они грубо нарушают обязанности членов советского общества. А те лишь удивленно смотрели в ответ.

Муж и жена, оба коммунисты, приехали с севера агитаторами на Кавказ. Через два дня женщина пропала. Муж обратился в милицию и потребовал разыскать ее, невзирая на уговоры кавказских друзей. Несколько дней спустя ему передали письмо и коробочку с женским пальцем. В письме написано: «Жену не ищи. Иначе долго не проживет. Не будешь искать — всё у нее будет хорошо».

Правдива эта история или нет, она лишь симптом того, насколько глубоко укоренены и живучи восточные традиции, несмотря на все социалистические учения, требующие равенства и свободы для женщин.

Первые признаки Москвы, радиобашня. Вспоминаю, как в 1919 году стоял в советском баварском Дахау у радиофургона и слушал секретные точки и тире, которые передавал красный Будапешт, послания из Москвы, отправляемые с этой самой башни.

Локомотив гудит, будто корабль прибыл в гавань. Мы в Москве.

Меня приветствуют делегаты Академии искусств, Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, окружают журналисты, фотографы, кинематографисты.

Скорее в сани!

Письмо второе. Первые дни в Москве

Город, нехватка товаров, крестьяне.

Сани везут меня по Москве. Что за варварское смешение деревни и города, безвкусица домов нагромождена в такое безобразие, что оно становится стилем. Хаос домов всевозможных размеров, имитирующих все известные стили (особенно гротескно выглядит немецкий югендштиль) сначала пугает, а потом вызывает смех. Наконец, несколько дней спустя, всё становится привычным и не раздражает.

Я живу в маленькой, довольно бедно обставленной гостинице на Садовой-Триумфальной улице, как я слышал, в царское время здесь был дом свиданий. Гостиница государственная. Номер недешевый, стоит 6 рублей (где-то 13 марок), поесть в ресторане тоже дорого, и это не всегда знаменитая русская кухня. Гостиничный общепит отдан в аренду частному лицу. Когда жалуюсь ему, что он берет за котелок воды 30 копеек (примерно 65 пфеннигов), а за чай и черствый хлеб — рубль (2,16 марки), он отвечает, что иначе не покрыть налоги.

Первое сильное впечатление на улице — отсутствие контраста между роскошью и крайней нищетой. Все одеты скромно, в первые дни кажется, все — рабочие. Однако позже глаз улавливает отличительные нюансы и замечает нэпманов, отщепенцев буржуазии, интеллигентов. И ни в одном московском квартале не заправляют буржуа, как в Берлине, Лондоне, Париже. Город принадлежит рабочим.

В витринах магазинов продукты, деликатесы, одежда. Всё очень дорого. Но в три раза дороже для европейца, курс рубля — треть от реальной стоимости.

Официально инфляции нет, рубль не продается на крупных мировых валютных биржах, инфляция заметна только за счет повышения цен.

Некоторые вещи невозможно достать, например галоши. И это в России! Пару женских галош еще можно заполучить, женщины выстраиваются в очередь к магазинам. Мужские галоши невозможно раздобыть даже втридорога у спекулянтов на полузапрещенных толкучих рынках. Кто-то мне объяснял, что галоши целыми вагонами были отправлены в города на другом конце страны, отсюда и дефицит. Но, вероятнее всего, не хватает сырья или средств производства.

Нехватка сырья и связанный с этим кредитный голод — проблемы, которыми занята русская экономика. Все текстильные фабрики в ближайшие дни закроются на две недели из-за нехватки сырья. Европейские государства не могут и не хотят дать Советской России необходимый кредит, Америка тоже тянет. Если бы России удалось заполучить кредит Америки для развития экономики, она стала бы промышленной и сельскохозяйственной основой Европы.

Возникает вопрос, какие последствия повлекут за собой крупные вложения иностранного капитала. Не будет ли советское правительство вынуждено пойти на уступки, которые со временем поставят под угрозу основы государства рабочих? Коммунистическая партия контролирует весь государственный аппарат и Красную армию, ей не нужно опасаться незамедлительных последствий. Но в будущем? Сегодня правительство вынуждено идти крестьянам на уступки, которые уже сейчас влекут за собой ослабление пролетарских требований. Поскольку 90 % населения — крестьяне и правительство не может быть против них, оно не может избежать уступок. Ленин совершил политический шаг, когда после кронштадтского мятежа официально пошел на уступки, прежде чем крестьяне начали добиваться их. Но сие не означает,