Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря Страница 31

В течение 20 лет экспедиции поглотили уйму денег, многие храбрые моряки не вернулись домой, но сколько-нибудь заметных успехов достигнуто не было. Так же далек и недосягаем остался «западный проток Нила», который, по мнению всех специалистов, мог бы привести в легендарную страну Аксум, родину африканского золота. Естественно, что инфант, разоривший государственную казну, хотел, наконец, видеть конкретные и осязаемые результаты экспедиций. Он вызвал капитана Жиля Эанниша и высказал ему все, что он думал о «храбрых» мореходах:

«Вам не грозят столь большие опасности, которые превозмогли бы надежду на возвращение. Уповая на это, я весьма удивлен тому мнению, которое вы высказали по поводу столь недостоверных слухов. Если бы они заслуживали хоть малейшего доверия, я бы не стал вас порицать, но вы ни на что не ссылаетесь, кроме мнения четырех моряков, которые возвратились после торгового плавания из Фландрии или из других обычно посещаемых гаваней и вообще ничего не знают о рифах, показанных на морских картах. Поэтому отправляйтесь туда и не тревожьтесь по поводу их рассказов, плывите так далеко, как сможете, и божьей милостью обретете славу и выгоду!»

Получивший выговор моряк скрепя сердце согласился. Он был оруженосцем принца и надеялся, что, выполнив задание, займет лучшее место при дворе. То обстоятельство, что Генрих почти не обращал на него внимания и отдал вместе с командой на милость рифов, штормов и отвратительных чудовищ «края Земли», заставило его прийти к печальному выводу, что такие люди, как он, ценятся не слишком высоко. Когда Жиль Эанниш после многих бессонных ночей увидел выдвинувшийся на три мили в море страшный мыс и обрушивающийся на него мощный прибой, он собрал все свое мужество и, не обращая внимания на причитания команды, двинулся навстречу судьбе…

Кто может постичь изумление людей, только что ожидавших гибели, когда они вдруг увидели обычный, ничем не примечательный пейзаж! Небо было бездонно-голубым, солнце сияло ласково, как и прежде, море катило такие же бархатно-синие волны. Даже прибрежная полоса была почти такой же. Однообразный берег со скудными пятнами растительности простирался бесконечно далеко за горизонт. Дружный хохот команды разрядил обстановку. Со старым матросским суеверием было покончено, открывался путь в заманчивую бесконечность. Мир стал больше!

Миновало еще семь лет, прежде чем португальцы ступили на мыс Кабо-Бланко[174], Здесь они впервые встретились с африканцами и немало подивились их внешнему виду. Было даже высказано предположение, что эти толстогубые, с кудрявыми волосами существа — животные. Тем меньшей представляется нам вина карфагенского суфета Ганнона, который, наоборот, за две тысячи лет до этого принял гвинейских горилл за людей. Но теперь не приходилось сомневаться, что чернокожие аборигены — люди. Увы, это только ухудшило их положение. Христианский долг — обратить язычников в истинную веру — стал тем жалким предлогом, которым воспользовались, чтобы овладеть их душой, а затем и телом. Так началась работорговля, которая в последующие столетья лишила Африку 100 миллионов ее сынов и дочерей…

Мыс Кабо-Бланко был взят, была выиграна еще одна решающая позиция. Картографы в Сагришском замке-школе могли исправить ошибки старых карт, основанных больше на фантазии, чем на действительном знании. Но эти же старые карты, в большинстве своем арабского происхождения, подсказали инфанту, что возможны новые открытия. Иначе разве мог бы он давать своим капитанам такие точные инструкции, например, о том, что в 20 милях к югу от первых пальм, за бесконечной прибрежной пустыней, находится желанное, давно искомое западное устье Нила? Перспектива была заманчивой, особенно если учесть, что до сих пор на берегу на протяжении многих сотен и тысяч километров не было ничего иного, кроме песка.

Действительно, в 1445–1447 годах в означенном районе португальский мореход Лансароте обнаружил устье реки и назвал ее Сенегалом[175]. После нового открытия ожила надежда, что, следуя руслу реки (ее по ошибке принимали за западный рукав Нила), можно проникнуть в глубь Африки и найти, наконец, легендарную страну золота или даже, быть может, царство «священника Иоанна». К сожалению, среди капитанов Генриха не нашлось никого, кто мог бы выполнить такую задачу. И средневековая легенда о западном рукаве Нила продолжала жить еще несколько столетий[176].

Через год после открытия Сенегала моряки дошли до мыса Верде[177] и тем самым достигли западной точки Африканского континента. Название Зеленый Мыс напоминает о том, что моряков встретила там не адская жара, а зеленый берег. Упорно придерживаясь своего плана, инфант в разное время послал на юг не менее 50 кораблей, и все же результат экспедиций ни в какой мере не соответствовал затратам. За немногими исключениями кавалеры, которым доверялось руководство экспедициями, показали, что им не хватает ни твердости духа, ни энергии, чтобы осуществить столь далеко идущие планы и замыслы выдающегося инициатора географических открытий, каким был Генрих Мореплаватель. Сделано было на редкость мало…

Только в 1448 году на западном берегу Черного континента в бухте Арген, на одноименном острове, неподалеку от мыса Кабо-Бланко, появилось первое португальское, а значит, и европейское, поселение. И только в 1455 году генуэзец-моряк Узодимаре, бежавший от кредиторов к принцу Генриху, идя вверх по течению Гамбии, проник в глубь материка и привез оттуда в Сагриш кое-какие сведения относительно африканских караванных дорог.

Когда Генрих Мореплаватель умер, а это случилось в 1460 году, его не слишком смелые капитаны не добрались дальше островов Биссагос нынешней «португальской» Гвинеи. Они на 10 широтных градусов отстали от энергичного карфагенянина Ганнона, в своем единственном плавании дошедшего до горы Камерун. Тем не менее дело, которому Генрих Мореплаватель посвятил всю свою жизнь, позволило будущим поколениям мореходов его маленькой страны совершить поистине выдающиеся открытия в Атлантике.

Прежде чем начать рассказ об открытиях, совершенных в конце средневековья, познакомимся поближе с жизнью и условиями плавания моряков тех лет. Наиболее распространенным типом корабля в это время стала каравелла — громоздкая посудина, модели которой так часто придают скучным мещанским интерьерам модный колорит романтики и приключений.

Жизнь моряков на борту каравелл, естественно, была не столь уж романтичной, как это принято считать и как это подается в классических морских романах. У них хватало своих забот. Так, на судах водоизмещением едва ли не более 50 тонн было до невозможности тесно. Нужно себе представить: зажатые в тесном скрипящем ящике 30–40 человек, невзирая на штормы, дожди и жгучую жару, должны были выдерживать целые месяцы плавания. Но тесные каюты, где не хватало ни воздуха, ни света, матросы зачастую вынуждены были делить с солдатами или поселенцами и при всем этом выполнять еще тяжелейшие, изнурительные работы.