Джек Лондон - Cердца трех Страница 32

— Да ведь у тюрьмы всегда караулит по меньшей мере десяток часовых, — возразил Рикардо, младший брат Леонсии, молодой человек лет восемнадцати.

Леонсия, которая снова воодушевилась, кинула ему сердитый взгляд, но Фрэнсис поддержал юношу:

— Правильно сказано, — согласился он. — Но мы уберем часовых.

— А стены толщиной в пять футов? — спросил Мартинец Солано, близнец Альварадо.

— Мы пройдем сквозь них, — ответил Фрэнсис.

— Но каким образом?! — воскликнула Леонсия.

— А это я вам сейчас объясню. У вас много верховых лошадей, сеньор Солано? Отлично! А вы, Алессандро, не будете ли так добры достать для меня несколько динамитных патронов? Они всегда имеются на плантациях. Отлично! Прекрасно! Как нельзя лучше! Вы, Леонсия, как хозяйка дома, должны знать, имеется ли у вас в кладовой запас виски «Три звездочки»?

— Ага, заговор начинает созревать! — рассмеялся Фрэнсис, получив утвердительный ответ Леонсии. — У нас уже есть все данные для романа во вкусе Райдера Хаггарда или Рекса Бича. Теперь слушайте. Впрочем, погодите. Я хочу поговорить с вами, Леонсия, по поводу любительского спектакля…

Глава V

В тот же день, часа в три пополудни, Генри сидел у окна своей камеры и глядел сквозь решетку на улицу. Он ждал, когда же, наконец, повеет ветерок с моря и освежит тяжелую, душную атмосферу. Улица была пыльная и грязная — грязная потому, что город со времен своего основания — несколько сот лет тому назад — не знал иных ассенизаторов, кроме бродячих собак и хищных птиц, которые постоянно рылись в кучах мусора и отбросов. Низенькие, выбеленные известью домики, построенные из камня или из обожженной глины, превращали эту улицу в настоящее пекло.

Вся эта белизна — белые дома, белая пыль — так сверкала, что от нее становилось больно глазам. Генри уже собирался отойти от окна, как вдруг заметил, что оборванцы, которые лежали и дремали у порога дома напротив, неожиданно очнулись и стали с интересом смотреть куда-то в конец улицы. Генри ничего не мог видеть, он только услышал, как задребезжал какой-то экипаж, очень быстро мчавшийся к тюрьме. Вскоре показалась двуколка, запряженная одной лошадью. Лошадь эта, очевидно, закусила удила и понесла. Седовласый и седобородый старик, сидевший в повозке, тщетно старался остановить обезумевшее животное.

Генри улыбнулся. Его удивляло, что эта наполовину развалившаяся двуколка еще не разлетелась вдребезги, когда ее подкидывало на глубоких колеях и выбоинах. Все колеса уже разболтались и могли в любую секунду отлететь. Ветхая упряжь тоже держалась каким-то чудом. Поравнявшись с окном, у которого стоял Генри, старик сделал еще одну отчаянную попытку остановить лошадь. Он встал на ноги и изо всех сил натянул вожжи. Одна из них — левая, видимо, была гнилой и лопнула. Старик упал назад, продолжая дергать за правую вожжу. Лошадь резко свернула направо. Что-то случилось — отлетело или сломалось колесо — этого Генри так и не смог разобрать. Одно было несомненно: повозка превратилась в груду обломков, но старик не выпустил единственной вожжи из рук, хотя лошадь и протащила его несколько шагов по пыльной дороге. Он заставил животное описать круг и таким способом остановил.

Когда он встал на ноги, вокруг него уже успела собраться толпа оборванцев. Но из тюрьмы выскочили несколько жандармов и начали грубо расталкивать людей. Генри словно прирос к окну. Можно было только удивляться, что человек, которому совсем мало оставалось жить, проявляет такой интерес к обычному уличному происшествию.

Старик дал подержать свою лошадь жандарму и сразу же, даже не стряхнув с себя пыли, прихрамывая, поспешил к своей двуколке и начал рассматривать ящики, которые вез. Их было несколько — и больших, и маленьких. Один ящик, по-видимому, особенно его беспокоил, — он даже попытался его поднять и словно прислушивался, все ли цело внутри.

Наконец старик выпрямился. Один из жандармов подошел к нему и начал его расспрашивать. В ответ он стал охотно и многословно излагать свою историю.

— Кто я? Увы, сеньор, я бедный старик и живу далеко отсюда. Зовут меня Леопольдо Нарваэц. Правда, мать моя — царство ей небесное! — была немкой, но зато отцом моим был Балтазар де-Хезус-и-Серпаллос-э-Нарваэц, сын храброго генерала Нарваэца, который сражался под знаменами самого великого Боливара.[17] Теперь я наполовину разорен, а дом мой далеко отсюда!

Его продолжали осыпать вопросами и выражениями сочувствия, на которые никогда не скупятся испанцы, даже если имеют дело с самым бедным оборванцем. Ободренный старик благодарил присутствующих и продолжал свой рассказ.

— Сейчас я еду в Бокас-дель-Торо — на дорогу ушло пять суток, а торговля идет плохо. Я живу в городе Колоне — ах, что бы я ни дал, чтобы очутиться там сейчас! Но что поделаешь! Ведь даже представитель славного рода Нарваэцов может превратиться в странствующего торговца, а бедному странствующему торговцу тоже надо жить, не правда ли, сеньоры? Но скажите мне, живет ли у вас здесь, в вашем благословенном городе, некий Томас Ромеро?

— В Панаме можно в каждом городе найти целую кучу Томасов Ромеро, — сказал, смеясь, Педро Зурита, помощник начальника тюрьмы. — Опишите-ка его подробнее!

— Он двоюродный брат моей второй жены, — охотно ответил старец. Оглушительный смех толпы при этих словах, видимо, его озадачил.

— В Сан-Антонио и его окрестностях имеется около дюжины Томасов Ромеро, — продолжал Зурита, — и любой из них может оказаться двоюродным братом вашей жены. Есть пьяница Томас Ромеро. Есть вор Томас Ромеро. Есть еще один Томас Ромеро. Впрочем, нет, его повесили с месяц тому назад за грабеж и убийство. А в горах живет богач-скотовод Томас Ромеро. Есть еще…

При упоминании о всех этих Ромеро Леопольдо Нарваэц только печально покачал головой. Но, услыхав про скотовода, он повеселел и перебил своего собеседника:

— Простите, сеньор, это, наверное, он и есть. Во всяком случае, похоже на то. Я разыщу его. Если бы можно было спрятать мой товар в надежном месте, я сразу же отправился бы на поиски. Впрочем, мне повезло, что несчастье случилось со мной именно здесь. Я могу оставить свои ящики на хранение у вас, — с первого взгляда видно, что вы человек честный.

С этими словами старик, порывшись у себя в кармане, достал два серебряных пезо и передал их помощнику начальника тюрьмы.

— Вот вам. Я попрошу вас и ваших людей помочь мне, но не даром.

Генри усмехнулся, заметив, какой эффект произвели деньги. Педро Зурита и жандармы сразу же стали относиться к старику с почтением. Оттеснив любопытных от разбитой повозки, они сразу же начали переносить ящики в помещение тюрьмы.