Вадим Бурлак - Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания Страница 37

Пришлось ему возвращаться в Гарвард и продолжать ненавистное для него обучение.

Верхом в клуб

Отделавшись наконец от университета, Тоу-младший вернулся в Нью-Йорк. Неизвестно, одевал ли он перед въездом в город, которого опасался, «маску страха», но она всегда была при нем.

Во время первой же устроенной им вечеринки Хэрри заявил своим приятелям:

— Чтоб Нью- Йорк не давил мне на психику, буду буйствовать!.. Еще посмотрим, кто кого станет больше бояться!

— Буйство хорошо! — радостно поддержали приятели. — Главное — не скисать от скуки!

Они знали, что если Хэрри заводится, то его деньги летят направо и налево, и от этого долларового потока можно кое-что ухватить.

Наверное, если бы Нью-Йорк был живым существом, то от выходки Тоу-младшего ему и в самом деле стало бы страшно. Даже прыткие, вездесущие репортеры не поспевали за новыми скандалами, злыми выходками и чудачествами Хэрри.

На родительские деньги он снял в центре Манхэттена огромную, пяти- или шестикомнатную квартиру, которую превратил в притон для своих приятелей. С утра до ночи здесь крутились самые дорогие проститутки и шли попойки. Но в своих апартаментах Тоу-младший, как он заявлял, «лишь слегка разогревался».

А потом начинались его скандальные похождения по городу.

Нередко великовозрастный «шалун» сам не мог объяснить, зачем совершил тот или иной поступок.

Однажды Хэрри разукрасил жеребца под зебру. Только полоски он сделал красные и зеленые. На себя же — одел оранжевый цилиндр в крапинку, заляпал лицо краской и в таком виде въехал в великосветский клуб верхом на лошади. Швейцаров и всех, кто хотел ему помешать, он сбивал с ног и хлестал плетью. Подъехав таким образом к буфету клуба, он пытался напоить своего разукрашенного коня ликером.

Неизвестно, сколько бы еще так буйствовал Тоу-младший, но тут подоспела полиция, и всадника-дебошира скрутили.

— Эй, уроды! — вопил Хэрри обслуге и посетителям заведения. — Каллигула хотел ввести своего коня в Сенат, а я своего — сделаю членом вашего клуба!

За эту шалость его матери пришлось заплатить огромный штраф. В свое оправдание Хэрри твердил ей, что во всем виноват Нью-Йорк. Это, дескать, он «давит на психику и заставляет выделывать экстравагантные штучки».

В заведении мадам Меррил

Видимо, парню крепко втемяшилось в башку, что у него с Нью-Йорком существует то ли противостояние, то ли какое-то соревнование: кто кого больше изумит, озадачит, напугает.

На следующий день после скандала в клубе Хэрри показалось, что его соперник Нью-Йорк куда-то подевался. Это весьма разволновало Тоу-младшего. Он забрался на крышу небоскреба, разделся догола и напялил на себя «маску страха». В таком виде, с фонарем, ходил он по крыше дома и вопил:

— Нью-Йорк, отзовись! Где ты?! Откликнись, каменный придурок!.. Испугался «маски страха»? Ну, ничего, я тебя отыщу! Против виски ты не устоишь, старый пьяница, и явишь себя!

После таких «лестных» обращений к Нью-Йорку Хэрри стал швырять прихваченные с собой на крышу бутылки виски. Одна за одной они летели вниз, разбивались о мостовую, вызывая панику среди прохожих.

Слава Богу, никто из них не пострадал.

После очередной подобной выходки сына Тоу-старший стал наведываться с проверками в квартиру Тоу-младшего на Манхэттене. Но Хэрри, чтобы не злить папашу, перенес свой «штаб разгула» в другое место. Он снял апартаменты в самом дорогом публичном доме Нью-Йорка.

Как вспоминала хозяйка этого шикарного борделя Сьюзан Меррил, «Toy-младший вел себя вначале почти пристойно. Правда, страшно орал, если я не приводила ему новеньких проституток. Он постоянно твердил, что “быстро охладевает к прежним”».

Видимо, у мадам Меррил начались перебои с кадрами, и неугомонный Хэрри сам стал приводить в бордель женщин со стороны. Он знакомился с ними в ресторанах или прямо на улице, представлялся известным импрессарио и обещал им великолепную карьеру в дорогих бродвейских театрах. Легковерных дам, пожелавших стать знаменитыми актрисами, Toy-младший заманивал в свои апартаменты, заставлял вначале разыгрывать театральные этюды, а затем избивал их и насиловал.

При этом он угрожал своим жертвам:

— Если вздумаете обращаться в полицию, я вас из-под земли достану! Моя месть будет беспощадна и безгранична!

Мадам Меррил, наконец, не выдержала и заявила на своего буйного постояльца в полицию. Чтобы замять дело, миссис Toy пришлось изрядно раскошелиться. А ее сынок снова бормотал в свое оправдание, будто во всех его бедах виноват Нью-Йорк.

После скандала в борделе Сьюзан Меррил Хэрри заявил матери:

— Я искренне раскаиваюсь. Вам больше не придется краснеть за меня. Старина Нью-Йорк простит меня, если я совершу что-нибудь приятное для него. Я уже думаю над этим…

Обещание свое Хэрри выполнил, но весьма своеобразно. Говорят, после очередной его выходки миссис Toy уже не краснела от негодования, а бледнела и даже падала в обморок.

Меценат нью-йоркских панелей

Чтобы родной город все ему простил, Хэрри решил облагодетельствовать нью-йоркских проституток. Вначале он напоил два десятка жриц любви в ресторане, а потом вместе с ними отправился на Пятую авеню, в самый роскошный магазин города.

Toy-младший шествовал впереди веселой оравы и кричал прохожим:

— У поэтов, художников, актеров есть меценаты. Проститутки — тоже актрисы, только не подмостков, а — панелей. Отныне я стану их меценатом. Приветствуйте меня, леди и джентльмены, я — меценат ньюйоркских панелей!

Толпа пьяных проституток под его предводительством смяла охрану и продавцов и ринулась выбирать платья, шубы, ювелирные украшения.

— Не скромничайте, мои милые пташки! — подзадоривал своих подопечных Toy-младший. — Вы изрядно натерпелись в этой жизни. Порадуйте себя, кошечки, шикарными побрякушками и тряпками! Папаша Нью-Йорк будет весьма доволен…

Разбушевавшиеся жрицы любви и без этих слов вошли в раж. Они хватали самые дорогие украшения, наряды, косметику. Тут же, на глазах ошарашенных продавцов и покупателей, проститутки срывали с себя старое тряпье и облачались в новые одежды: от нижнего белья до платьев и шуб.

Наконец примчалась полиция и угомонила воинство Хэрри. Это его очень обидело. И на следующий день он в отместку, со всего разгона, въехал на новеньком автомобиле в витрину злополучного магазина. Причем сбил несколько прилавков и едва не задавил с десяток продавцов и посетителей.

— Я совершил благородный поступок, а вы, свиньи, помешали мне! — не вылезая из открытого автомобиля, жаловался не понявшим его душевного порыва меценат нью-йоркских панелей.

А управляющий этого торгового заведения через пару дней был наказан отдельно. Обиженный Хэрри нанял на стройке подъемный кран и приказал ночью подогнать его к дому, где жил управляющий магазина. Потом надел «маску страха», пояс пожарного и закрепил себя на крюке подъемной машины. Живущий на десятом или одиннадцатом этаже управляющий проснулся от стука в окно. Понятно, что раскачивающаяся за стеклом образина довела проснувшегося человека до сердечного приступа.

Новое увлечение

Некогда было деятельному Хэрри Кендалу Toy скучать и терять время на долгие раздумья, угрызения совести, уныние.

Но однажды его ненадолго занесло в печальные рассуждения:

— Видимо, Нью-Йорк сыт по горло моими буйными похождениями. Начинаю жить тихо и свято. Вскоре вы меня не узнаете… — сообщил он приятелям. — К черту загулы и сумасшедшее прожигание жизни!..

Что, по мнению Хэрри, считалось «тихо и свято», для многих осталось загадкой. Но на какое-то время он и в самом деле немного угомонился. Может, и впрямь уверовал, будто Нью-Йорк «сыт его похождениями», а может, повлияло новое увлечение.

Юная красавица Эвелин Несбит работала фотомоделью и пела и плясала в популярном в начале XX века в США ансамбле «Флорадора Сикстет».

На нее обратил внимание известный нью-йоркский архитектор Стэнфорд Уайт. Он проектировал дома для богатых людей и получал выгодные заказы от властей города. Уайт был автором проекта комплекса Мэдисон-сквер, Зала славы в Нью-Йоркском университете. Несколько раз архитектор бывал на концертах «Флорадора Сикстет», пока, наконец, окончательно не влюбился в Эвелин Несбит.

Девушка ответила взаимностью.

Их связь длилась почти три года. На свою юную любовницу Стэнфорд денег не жалел. Роскошная квартира, драгоценности, поездки по Соединенным Штатам и в Европу, дорогие подарки вскружили голову эстрадной звезде. Она стала чаще появляться на великосветских вечеринках, чем на сцене. В нью-йоркских богемных кругах поговаривали, что Несбит готовится и вовсе распрощаться с артистической карьерой.

Эвелин едва исполнилось девятнадцать лет, когда Стэнфорд Уайт вдруг охладел к ней и увлекся другой актрисой. Но покинутая звезда эстрады недолго страдала от одиночества. За ней стал ухаживать Хэрри Toy.