Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник Страница 38

– Я думал, что это кончилось, – вздохнул я, глядя, как расстроенный Сангора, муж Кими, идет с холма обратно в деревню.

– Это потому, что ты совершил ошибку, Кориба.

– Почему ты так говоришь?

– Ты перепутал сказки, – ответил Ндеми с присущей молодым самоуверенностью.

– Вот как?

Он кивнул.

– Ты думал, что тут все так, как было в сказке про уродливую буйволицу.

– А какую сказку я должен был вспомнить?

– Про мундумугу и змею.

– Почему ты думаешь, что одна сказка достойна доверия больше другой? – спросил я.

– Разве история про мундумугу и змею не учит нас, что непозволительно отвергать и уничтожать сотворенных Нгаи существ лишь потому, что нам эти существа кажутся отвратительными или неприятными?

– Учит, – сказал я.

Ндеми расплылся в улыбке и загнул три пальца.

– Шуми, Кибо, Кими, – сказал он, разгибая пальцы. – Три змеи уже вернулись. Осталось еще девяносто семь.

И внезапно меня посетило ужасное предчувствие его правоты.

Cказание о высохшей реке

ШЕСТОЙ РАССКАЗ назывался «Сказание о высохшей реке». Его не номинировали на «Хьюго», но скорее по техническим причинам, а не из-за недостатка качества. Когда я был почетным гостем на фантастическом конвенте «Боскон», то конвент решил напечатать сборник моих африканских рассказов и статей и спросил, не добавлю ли я в него совершенно новую историю о Кириньяге. Я написал «Сказание о высохшей реке», и так рассказ появился в книге. Затем я продал его в журнал Asimov's, но из-за проблем с графиком его так и не напечатали в Asimov's в том же году, так что к тому времени, когда большинство читателей с ним познакомились, он уже не мог претендовать на основные фантастические награды.

Song of a Dry River. Первая публикация в авторском сборнике рассказов и эссе Stalking the Wild Resnick (NESFA Press, 1991, тираж 870 нумерованных экземпляров).

Июнь – Ноябрь 2134 года

Я расскажу, почему Нгаи – самый хитрый и могущественный бог из всех.

Много эпох назад, когда европейцы творили зло, а их бог решил их наказать, он излил на них дождь продолжительностью сорок дней и сорок ночей, покрыв всю землю водой. Поэтому европейцы считают, будто их бог превосходит могуществом Нгаи.

Трудно отрицать, что залить всю землю водой – немалое достижение, но когда кикуйю услышали от европейских миссионеров историю Ноя, то мы совершенно не поверили в то, что европейский бог превосходит могуществом Нгаи.

Нгаи ведомо, что вода – источник всей жизни на земле, поэтому, когда Он желает нас покарать, то Он не покрывает все водой. Вместо этого Он глубоко вдыхает, засасывая в Свою утробу влагу из воздуха и почвы. Наши реки пересыхают, растения жухнут, коровы и козы умирают от жажды.

Возможно, бог европейцев и сотворил потоп, но засуху создал Нгаи.

Разве могут быть сомнения в том, что именно Он тот бог, кого мы почитаем и боимся?

Мы эмигрировали из Кении на терраформированную планету Кириньяга, чтобы создать утопическое общество кикуйю, мир, отражающий простую пасторальную жизнь наших отцов до того, как европейская культура опорочила его своею скверной, и во многом преуспели.

И тем не менее случаются неприятности, когда все разваливается на части, и тогда я вынужден использовать все умения мундумугу, чтобы Кириньяга продолжала функционировать как положено.

Утро дня, когда я проклял свой народ, началось с того, что мой юный помощник Ндеми в очередной раз проспал и опять забыл покормить моих кур. Потом мне пришлось совершить долгую прогулку в соседнюю деревню, где вопреки моим прямым указаниям стали сажать кукурузу на поле, которое я приказал оставить под паром после долгих дождей. Я был вынужден еще раз объяснить, что земле нужно время, дабы отдохнуть и набраться сил, но, уходя, предчувствовал, что на следующей неделе или в следующем месяце понадобится вернуться и повторить наказ.

Возвращаясь домой, я уладил спор между Нгомой, который отвел небольшой ручей на свои поля, и Камаки, который утверждал, что его урожай погибает из-за недостатка воды, которую приносил этот ручей. На моей памяти кто-то из них уже в одиннадцатый раз поступал так, и в одиннадцатый раз я гневно разъяснил им, что вода – собственность всей деревни.

Затем Сабелла, которому полагалось расплатиться со мною за свадьбу его сына двумя толстыми здоровыми козами, отделался такими тощими и недокормленными животными, что они и на коз-то, если честно, похожи не были. Обычно я бы не вышел из себя в подобной ситуации, но мне так надоело, что люди придерживают лучших животных для себя, а со мной пытаются расплатиться полудохлыми коровами и козами, что я пригрозил аннулировать всю свадьбу, если он не заменит животных.

В довершение всего мать Ндеми заявила, что ее сын тратит слишком много времени на занятия с мундумугу, а он ей нужен, чтобы пасти семейный скот, и это при том, что у Ндеми было три вполне здоровых и сильных брата.

Несколько женщин заинтересованно глядели на меня, пока я шел через деревню, – вид у них был такой, они знают какой-то секрет, а я – еще нет. Когда я добрался до начала длинной извилистой тропы, ведущей ко мне на холм, мне все они уже так надоели, что я желал лишь уединиться в своем бома и промочить горло от дневной пыли калебасом хорошего помбе.

Я услышал на холме человеческий голос и подумал сначала, что это Ндеми, как всегда, напевает за уборкой. Но, подойдя поближе, я сообразил, что голос женский.

Я прикрыл глаза рукой от солнца и вгляделся – на полпути к вершине, под тенистой акацией сморщенная старуха возводила себе хижину: она переплетала ветки и сучья, чтобы получались стены, и напевала себе под нос. Я удивленно моргнул, ибо все в деревне знают, что никто, кроме мундумугу, не может жить на этом холме. Женщина с усмешкой развернулась, заметив меня.

– Джамбо, Кориба, – приветствовала она меня как ни в чем не бывало. – Чудесный день, не правда ли?

Я увидел, что это Мумби, мать Коиннаге, верховного вождя нашей деревни.

– Ты что здесь делаешь? – спросил я, приближаясь к ней.

– Как ты можешь заметить, – ответила она, – я строю хижину. Мы теперь соседи, Кориба.

Я помотал головой.

– Мне не нужны соседи, – сказал я, плотнее закутываясь в одеяло. – К тому же у тебя есть своя хижина, в шамба Коиннаге.

– Я больше не хочу там жить, – отвечала Мумби.

– Ты не можешь жить на моем холме, – сказал я. – Мундумугу живет один.

– Я устроила так, чтобы вход смотрел на восток, – сказала она, разворачиваясь к широкой саванне за рекой, а мою реплику пропустила мимо ушей. – Утренние лучи будут греть мою хижину.

– Это ведь даже не настоящая хижина кикуйю, – продолжил