Григорий Ревзин - Очень важный маршрут. «Коммерсантъ» Страница 4

С другой стороны, я давно уже не видел такой экспозиции. Раньше-то на каждом шагу, в каждом райкоме, в каждом красном уголке обязательно были витрины, оформленные в этом стиле. Он назывался «дорогой Леонид Ильич» – тарелки, статуэтки, вымпелы, медальки-грамоты, фотографии радостных детей и танцующих народов СССР. А теперь это нигде не сохранилось, за исключением вот столь неожиданного места, как российский музей Красного Креста. И даже сама Татьяна Борисовна, хотя ее занятия куда как далеки от всего этого, выглядит совершенно как инструктор райкома по культуре или по делам молодежи образца 1975-х года. Добрая, официальная, заводная, ответственная хохотушка с цепким взглядом, просто родная сестра Валентины Матвиенко.

Я, наверное, потому еще был так потрясен, что был в музее Красного Креста в Женеве. Это очень страшный музей. Центральная часть экспозиции там – это открытый каталог жертв, такие каталожные ящики в железных контейнерах, и в них личные дела перемещенных лиц, беженцев, пропавших без вести – километры этих дел. А вокруг – экраны с кинохрониками, шествующие куда-то военные, бегущие штатские, потерянные дети, лежащие раненые и голодающие. Там вообще никто не улыбается. Честно сказать, там выть хочется.

А у нас, кстати, тоже есть маленький раздел с анкетами потерянных в конфликтах, образцы из архива, который мы вывезли из Германии после 1945 года. Но их мало, и они монтируются с благодарственными письмами нашедшихся благодаря советскому Красному Кресту. Была такая советская телепередача, «От всей души», ее вела Валентина Леонтьева, и там все потерянные счастливо находились прямо в зале. Как бы для нее заготовочка, и опять же все кончилось хорошо.

Там, в Женеве, у музея очень ясная задача. Красный Крест не только помогает жертвам гуманитарных катастроф, но и свидетельствует об этих катастрофах, чтобы они не повторялись. А здесь сначала даже непонятно, какая же у всего этого может быть задача. Я ходил по залам и размышлял об этом, и вдруг мне пришла в голову очень простая мысль. Красный Крест – это НКО. Некоммерческая гуманитарная организация, живущая сегодня преимущественно на западные гранты. А у нас к таким организациям специфическое отношение.

Когда товарищ Сталин в 1939 году разорил Красный Крест, пересажал активистов и вышел из Женевской конвенции, то он исходил из простой логики – на месте конфликтов не может быть нейтральных врачей и спасателей. Абстрактный гуманизм – буржуазный пережиток, а большевики – за конкретное зверство. И поэтому мы маскировали эшелоны с вооружением белыми флагами с красными крестами, а немцы наши эшелоны с ранеными, поскольку наш красный крест стал для них опознавательной мишенью. Мы и по сей день не очень признаем нейтральную гуманность, это у нас не принято, раздражает. Лечение раненых противника расцениваем как помощь врагу. Причем это точка зрения не только власти, это и электорат поддерживает. Вот тут казнили в Чечне Зарему Садулаеву и Алика Джабраилова, которые помогали чеченским же детям-инвалидам и сиротам. Реакция благородного джентльмена из интернета: «Ох, как сильно в жопе у правозащитников ща засвербит. Их же валить пачками начали. Я бы на их месте уже испугался! Не скрою – новость приятная. Кадырка в этом вопросе не стесняется, плюсик ему за это» (http://allan999.livejournal.com/6305703.html). Это наша родина.

Довольно трудно у нас быть гуманитарной организацией, а, к сожалению, Красный Крест – институция, которая может эффективно работать, только если власть и общество признают ее полезность.

Как только я это сообразил, я понял, зачем нужен этот музей. Это не совсем для людей, вернее, не для всех. Это музей отмазки от родины. Тем, кто вышел из силовой шинели, ничто так не мило, как стиль «дорогой Леонид Ильич», им вспоминается юность и родное безопасное. И они меняются.

Не думаю, что это кто-то специально придумывал, само выжило с 1970-х годов, но ведь работает! Президенты вместо того, чтобы делать, чего обычно делают с НКО, начинают умиляться. Да и как не умилиться? Дети улыбаются, пляшут, кто без ног – поют хором. Какая гуманитарная катастрофа? Видите, все хорошо, все поправили, все сытые, довольные. Над всей Испанией безоблачное небо, вся Ингушетия танцует и поет. Спасибо вам, господин президент, за содействие. Вот тут у нас для вас грамота от Международного комитета Красного Креста, глава МККК Якоб Келленбергер лично подписал, пожалуйста. А еще мы вам хотим вручить наш значок. На добрую память о Беслане.

Чтобы кто не обижался – это не цитата, а пересказывается вымышленный разговор с президентом, и президент тут не то, что можно подумать, а, скажем, Мурат Зязиков. В общем-то, игра в маразм – небольшая цена за жизнь тех, кого можно спасти. Так что замечательный музей. И его надо сохранить. Потом людям будет интересно посмотреть, как занимательно мы жили.

Музей Бутырской тюрьмы

Где это: м. Менделеевская, ул. Новослободская, д. 45, +7 (499) 978—75—46

Что это: музей в действующем СИЗО №2

Что можно: увидеть изделия заключенных – парусники, модель крейсера, карты, посмотреть на фотографии и прориси для татуировок, ножи, заточки, самодельные устройства для татуажа, а также дореволюционные кандалы, цепи, ошейники и многое другое

В эту тюрьму бросили Осипа Мандельштама. Лидию Гинзбург, Варлама Шаламова.

Функция неизменна

В Музей Бутырской тюрьмы проход как в тюрьму. В 1990-е годы пускали всех желающих, теперь – только по заявкам от юридических лиц. Сначала оформляют пропуск, надо ждать среди других граждан, чаще даже гражданок, чтобы войти в их безнадежные разговоры. «Семь лет. А адвокат говорит – два. А семь». Потом проходишь через три КПП, потом по плацу идешь во двор тюрьмы. Интересный плац – с противотаранными ежами, окутанными колючей спиралью Бруно. Ежи поставили по периметру для красоты. Двор тоже интересный. Тут виселица была, во дворе 1 августа 1946 года повесили генерала Власова. И еще 12 человек. А там уже проход в башню, где музей.

Башня называется Пугачевской, на том основании, что здесь сидел до казни Емельян Пугачев. На самом деле – не здесь.

Пугачева казнили в 1775 году, Екатерина II повелела строить Бутырский замок только в 1784-м. Пугачева не было, а вот в башне находится советское расстрельное помещение. Музей на четвертом этаже, а расстреливали на первом. Такое же помещение по габаритам, что и музей, только стены и пол – кафельные, мыть чтобы. Там сейчас склад тюремного магазина, с 1991 года уже тут не расстреливают. Но подполковник Александр Владимирович Полькин, который меня водил по музею, рассказывал, что старожилы еще помнят, как расстреливали. А чего ж, с 1991 года еще много старожилов. Там у них ежегодно проходит праздник, День молодого сотрудника. Приходят ветераны, вспоминают, рассказывают. Делятся опытом.

Там вообще много праздников. Когда меня водили, всюду готовились к всероссийскому Дню работника СИЗО, это 1 ноября. Всем тюремщикам велено было приходить в кителе с орденами, у кого есть, а низ – обычный. Еще у них проходит «Кубок павших бойцов спецназа и спецподразделений». Даже не знаю, как это себе представить. И конкурс «Мисс УФСИН» там проходит. Номинации «Мисс Нежность», «Мисс Очарование», «Мисс Женственность». Там большой женский корпус в Бутырке. Сотрудницы соревнуются в стрельбе, знании внутреннего распорядка, танцах. Праздничное очень это место. Тут кино снимали, «17 мгновений весны» и «Следствие ведут знатоки» тоже.

Я туда ходил со съемочной группой канала «Культура», они снимали фильм про телесные наказания. «Расскажите, пожалуйста, про порку», – смущаясь, спрашивала Александра Полькина, симпатичная сотрудница канала. «Пороли во дворе, – рассказывал подполковник, глядя на нее добрыми понимающими глазами. – Привязывали к козлам и пороли». «А теперь нет?» – надеялась она. «Теперь нет», – усмехался скупо, по-мужски. Там над входом в музей есть надпись c цитатой из Петра I: «Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и веселые». Такой и есть подполковник Полькин.

Хорошо, когда у женщины такой конкретный интерес к телесным наказаниям. А мне что спрашивать?

Музей тут решили сделать в 1971 году. З/к делали, экспозиция совсем советская. Поверху круглой комнаты – фриз со сценами из жизни заключенных, развесистый такой, там и жизнь в камере, и каторга. На одном панно подпись: «Раф Айпетримов». Никогда не слышал фамилии такого художника. Ниже стенды с фотографиями. Часть – про историю заведения, часть – для судмедэкспертов. Фотографии татуировок. Коллекции железных предметов, проглоченных заключенными, чтобы попасть в больничку. Чаще глотают ручки от ложек. Потом – витрины с подлинными предметами. Ножи, заточки, самодельные устройства для татуажа. Еще ниже, на полу – дореволюционные кандалы, цепи, ошейники. В современной части коллекция прорисей для татуировок. На отрывках простыни, шариковой ручкой, на некоторых дарственные – «Бродяге от Бедолаги». Разные изделия заключенных – парусники, модель крейсера, карты. Как бы получается, что до революции узники сидели в кандалах и наручниках, а потом больше упражнялись в искусстве. На окнах башни – витражи с Пугачевым. В центре – столб с портретом Феликса Дзержинского (сидел тут с 1910 по 1917 год), доска почета с начальниками Бутырки с 1950-х. Интересно, что долго они как-то не задерживаются. Начиная с 1991 года начальник Бутырки почему-то проживает на своем месте не больше трех лет.