Ирина Горюнова - Армянский дневник. Цавд танем Страница 4

Роберт сидит рядом, скрестив ноги. Большие, иконные глаза с длинными ресницами полуприкрыты… Он тихо напевает что-то на армянском, словно заклинает пространство… Задумываюсь над тем, что мужчины этой страны смогли остаться мужчинами, а женщины – женщинами… Остается завидовать им, с горечью понимая, что большая часть русских это потеряла… Может, из-за Великой Отечественной войны, когда после ее окончания дефицит мужчин привел к тому, что родившихся мальчиков излишне боготворили, а женщины повсеместно становились ударницами труда, выполняя тяжелую, порой непосильную физиче скую работу, может, из-за пришедшего с Запада фе минизма, а потом и распущенности нравов, и якобы ха ризматично-модного термина «бизнес-вумен»… Не знаю…

Начинает казаться, что я родилась не в той стране, не там, где могла бы быть счастлива… Впрочем, это все глупости – я та, кто я есть, и, может быть, родись я на этой земле, воспринимала бы все как должное, не видя и не ценя то, что вбираю в себя сейчас с такой любовью…

И все же здесь мне хочется чувствовать себя в первую очередь женщиной, за которой будут ухаживать, которой будут восхищаться, говорить комплименты, бросаться на помощь, подавать руку, а иногда и решать за нее… Я так привыкла быть жесткой, требовательной, отдающей распоряжения, умеющей ценить время, вести переговоры, добиваться решения поставленных задач, исполнения обязательств, что переношу этот стиль общения и в личную, повседневную жизнь, не замечая и не осознавая этого, а если и обнаруживая, с грустью осознавая невозможность изменений.

Здесь меня накрывает непривычное смущение, смятение от выявленной неправильности и нелогичности такого поведения для моей женской сути, постыдное ощущение, что я веду себя подобно неуклюжему слону в посудной лавке. Головокружительно соскальзываю к изначальной женскости. Пусть упрекают меня воинствующие феминистки, отстаивающие пресловутые свободы, которые никто не собирается у них отбирать, я говорю только о собственном восприятии и осознании, ни в коем случае не пытаясь навязывать свою точку зрения или учить жизни. Я ощущаю неправильность лишь своего поведения, собственного диссонанса, сравнимого, к примеру, с тем, как подросток из хулиганских побуждений, юного бунтарства и недостатка воспитания выцарапывает гвоздем на стенах храма «Здесь был Вася» и, пойманный за этим занятием, краснеет и вдруг понимает глупость и невежественность своего поступка.

Приехав в Армению как писатель, я, конечно, хотела увидеть больше того, что уже показала мне Армения за прошедшие два года, хотя добавочной мотивацией было не только общение с писателями разных стран, но и какая-то возможная польза от новых знакомств, связей, потенциальных партнеров. Но я перестала думать о какой-либо пользе мгновенно, сразу переключившись на безупречно чистый регистр, органично резонирующий с ошеломляющей страной. Каждодневное увеличение амплитуды этого резонанса было лишь следствием, причина же таилась в совпадении внешней частоты – Армении – с частотой внутренней – моей собственной. Это невозможно описать так, чтобы человек, никогда не бывавший в этой стране, понял и ощутил нечто схожее, поскольку разница между фотографиями, эскизами, набросками и оригиналом колоссальна.

Думаю о том, что музыка, архитектура, литература, живопись и даже кухня несут на себе отпечаток генной структуры Армении, ее горячей крови. Гранатовое вино, немного сладковатое, чуть терпкое, с характерным фруктовым привкусом, нектаром-наваждением окропляет губы, услаждая рецепторы языка. Пригубив его, я словно вбираю плоть и кровь страны, совершая священный обряд, причащаясь.

Библейское небо торжественно, как в первые дни творения… От этой красоты захватывает дух и хочется кричать, но громкие звуки кажутся тут неуместными… Беспредельное счастье и легкость… Крылья за спиной расправляются… Рядом бродят другие участники «Ковчега»: Василий Ерну из Румынии, Олег Панфил из Молдовы, Гурам Мегрешвили из Грузии, Зюзанна Клепова из Словакии (ласково все звали ее Зюськой), Иоланда Кастано из Испании…

На другой стороне каньона стоит старик и что-то кричит, но слов разобрать не удается, слышно только слово «Ереван», остальное уносит ветер… «Инч?»[1] – кричит Роберт, складывая ладони лодочкой. Старик жестикулирует, повторяет фразу, но безрезультатно… «Инч?» – опять спрашиваем мы. После нескольких попыток тот досадливо машет рукой и уходит. Пообщаться не удалось…

Наконец обращаю внимание на монастырский комплекс: базилику Сурб Григор V века и Сурб Карапет (1216–1221) – главную церковь монастыря, в которой находится один из немногих в Армении иконостасов. С севера к храму примыкают руины церкви первых христиан, относящейся к началу IV века… Ставлю свечи…

Роберт торопит нас всех – пора возвращаться в Ереван, после ужина назначена важная встреча, но я вижу, что и ему не хочется покидать это мистическое, полное достоинства и внутренней силы место. Мечтаю о том, чтобы именно здесь послушать игру на дудуке или на саксофоне, представляя, насколько пронзительными могут быть ощущения от сочетания музыки и пространства… Здесь я начинаю любить музыку, не изменяя любви к тишине… В следующий приезд обязательно привезу варган…

Моя любовь к Армении многогранна и многолика: это и неизмеримое чувство радости, гордости матери, обращенное к сыну, и преданное восхищение ученика мастером, и наивная, робкая готовность обожания невесткой будущей свекрови, и ответственность ангела-хранителя за доверенную ему душу, и пылкая, безудержная страсть влюбленной женщины, безоглядно вручающей себя избраннику…

На обратном пути подсчитываю дни, оставшиеся до отъезда: слава богу, еще не скоро и можно хмелеть от воздуха Армении, утоляя жажду большими глотками, – тяжкое похмелье, абстинентный синдром наступят лишь по возвращении…

После ужина приезжаем в музей Параджанова, где кроме экскурсии нас ожидает встреча с премьер-министром Армении и министром культуры. Представить себе это в России более затруднительно – такие встречи на уровне первых лиц государства обычно происходят весьма пафосно, с более строгим отбором гостей и уж никак не в музее и не в десять вечера… Это сразу располагает к доверию и открытости… Спасибо вам, Тигрáн Сурéнович! Спасибо за отсутствие пафоса и неформальную обстановку, за то, что не поторопились уйти, исполнив протокол, а ходили и разговаривали со всеми нами, за то, что мы не видели в ваших глазах скуки, а чувствовали искреннюю заинтересованность. И вам, Асми́к Степановна, большое спасибо!

Великий Параджанов не жил в Армении, но завещал все свое наследие родине предков. Именно поэтому и был создан музей, гордость которого – уникальная коллекция режиссера: керамика, куклы, рисунки, ассамбляжи, эскизы к фильмам, личные вещи…

Директор музея Завен Саргсян (известный фотограф и друг Параджанова) встретил нас у входа и радушно развел руками: гуляйте, смотрите… А потом мы с Василием Ерну как-то оказались у него в кабинете, и нас ждали новые сюрпризы: выдержанный коньяк и уникальные снимки самого Саргсяна. Я не удержалась, набралась космической наглости и выпросила одну из его фотографий: разумеется, с Араратом. Он заботливо переложил ее картонками, убрал в плотный конверт и потом – в пакет. Я везла ее осторожно, как ребенка, мечтая о том, что, когда вернусь, сразу закажу рамку, стекло и буду каждый день смотреть на потрясающий снимок. Спасибо вам, Завен! Вы так увлеченно рассказывали об удивительных храмах Армении, об их уникальности, архитектурных особенностях, что встреча с вами стала для меня неожиданным и дивным подарком!

Завен лирично и просто, без пафоса повествовал о непростой судьбе своего знаменитого друга, о женщинах, которых тот любил, о трагических историях, походящих на сюжет для кино… Рассказывал, что во время учебы во ВГИКе Сергей влюбился в Нигяр, девушку-татарку, родом из Молдавии.

Их знакомство произошло случайно. Зайдя в ЦУМ, Сергей в парфюмерном отделе вдруг увидел девушку, которая произвела на него сильное впечатление. Чуть ли не в тот же день Сергей пригласил ее на свидание. Их роман длился несколько месяцев и закончился браком. Однако счастье оказалось недолгим. Нигяр происходила из семьи, в которой царили весьма суровые, обусловленные традицией нравы. Когда в Москву приехали братья девушки и узнали, что она без ведома родственников вышла замуж, то потребовали у Параджанова крупный выкуп. У студента Параджанова таких денег не было, но он пообещал достать их, надеясь на помощь отца. В тот же день Иосифу Параджанову в Тбилиси полетело письмо, в котором сын буквально умолял дать ему требуемую сумму, обещая со временем обязательно ее вернуть. Но Иосиф был слишком обижен на сына за то, что тот изменил семейной традиции, не пошел по стопам отца, и в просьбе отказал.