Михаил Черемных - Возвращение в Сары-Черек Страница 5

Однако вернемся к повествованию. Еще на подъезде к Таш-Кумыру мы обратили внимание на появление по склонам, примыкающим к днищам рек, ручьёв, небольших деревьев чаще – шарообразной формы. Предположили, что это арча, потом решили, что это фисташка. Совместно с ней произрастала стелющаяся по земле вишня тяныпаньская и редко – другие кустарники. В отдалении от Таш-Кумыра, по обе стороны от Нарына, фисташники поднимаются вверх до самых приподнятых частей. Это примерно 500 метров от уровня реки. В окрестностях Таш-Кумыра фисташки и кустарники на склонах редки или совсем отсутствуют. Перед Джанги-Джелом, ячменники сменились сообществами другого ксерофитного злака – бородача кровеостанавливающего (Bothriochloa ischaemum). Следуя примеру некоторых авторов, будем называть его короче – обыкновенным, или просто бородачем. Итак, мы проезжаем район «афлатунских бородачевников». Такую географическую привязку дал им Е.П. Коровин, считая, что в бассейне реки Афлатун бородачевый массив самый крупный – реликтовый, остатки некогда более распространенных сообществ, господствовавших в третичное время. В окно видны покрытые им склоны, а мы проезжаем дальше, в Аркит.

Аркит – небольшое село, насчитывающее немногим более тысячи жителей, но имеющее в связи с тем, что здесь находится контора биосферного заповедника, большую известность, чем, например, крупные соседние селения – Кызыл-Туу Афлатун, Караван. Население Аркита пестрое, здесь есть европейцы, но значительно больше коренных аркитцев, из них большинство неработающие. С работой здесь сложно. Но народ не унывает, не бедствует, уважительно относится друг к другу, к русским. Пьянки, скандалы и ссоры здесь редки, драк не бывает. Вообще я сделал одно интересное наблюдение, может быть субъективное, что ошские киргизы гостеприимнее и приветливее северных, они рассудительнее и мудрее, они даже чем-то не похожи. Я не буду выясняснять чем. Поживший там и там – сразу поймет. Возможно, что ошские киргизы меньше затронуты урбанизацией и находятся в более естественном состоянии. Поселок Аркит не называют кишлаком. Это понятие уже становится устаревшим. О кишлаках мы привыкли думать как о небольших горных селениях, находящихся труднодоступных местах, без света и других признаков цивилизации. Аркит, Кызыл-Туу, Караван, Джанги-Джол – современные села с новыми кирпичными и старыми саманными постройками. Отдельными фрагментами улиц, их расположенностью глубоко в ущельях, среди скал и склонов, утопающих в зелени тополей, фруктовых деревьев, они напоминают прошлый век и конечно – кишлак. Но в домах светло, есть мебель – столы, стулья, кровати, шкафы вмещающие многочисленные постели. По традиции кушают на полу, расстилают скатерть, места хватает всем – это что-то от юрты. Дома окружены садами и огородами – влияние европейской культуры. В садах – яблони, сливы, вишни, иногда, сохранившиеся со старины, родовые орехи, как правило, хорошо плодоносящие. Киргизы недолюбливают земледелие, их огороды редко изобилуют овощами, но элементарные культуры они все же выращивают – зелень, морковь, которые употребляют в огромном количестве с мясом. В последнее время условия жизни больше благоприятствуют оседлости, и киргизы чаше стали обращаться к земледелию. На джайлау – горные пастбища – выезжают не все, да и джайлау – это подняться в ближайшие высокогорья. Раньше кочевки были далеко и на все лето, теперь рядом. Общественные сады находятся в запустении – заповедный перегиб. Их никто не пополняет новыми сортами и молодыми деревьями, но они остаются огороженными и не зарастают дикими кустарниками, так как под ними косится сено. Такие сады сохранились по террасам в Нижнем Кичкиле, в Сары-Камыше и в некоторых боковых ущельях. Мы прожили в Арките пять лет, имели свой огород, свой сад и свой орех…

Первую новость, которую мы услышали в Арките, это то, что на горе Тооку, на телевизионной подстанции, погиб человек, его нашли в бочке с водой. Предполагали, что он занимался йогой, останавливал сердце и, растерявшись, не смог его снова включить. Потом замолчали об этом, новостью недели стала другая сенсация. Уехавший за сеном лесник Эгинберды пришел домой без коня и без сена. Оказывается, едва он воткнул вилы в стог, как выскочивший из-под него огромный кабан сломал лошади ногу, перекусил вилы, вероятно древко, а сам лесник едва отскочил, в сторону… Очередная сенсация не заставила себя долго ждать. Госинспектора по охоте В. Борзова лишили всех прав, отняли партбилет за превышение полномочий – где-то задержал начальство. В Караване был суд, и нас всех сотрудников в назидание, туда возили. Сенсацией стало и то, что в Томояк-Сае пришлось застрелить зубра, бросавшегося на людей… а народ уже обсуждал с некоторой иронией, привилегии не в первый раз приезжавшего из Ташкента Анатолия Савилова. Говорили что он друг директора, имеет большие связи и деньги достаёт пачками… У него собирались интересные люди, приезжавшие из разных городов страны и меня влекли их «застольные беседы», проходившие за большим столом, главным образом вечерами, или ночью, под музыку или даже под пение соловья весной. Говорили странные, удивительные вещи – об экстрасенсах, об НЛО, военной технике, обсуждались темы связанные с политикой, с чистками в эшелонах власти, и все это напоминало нам, что где-то бурлит жизнь, происходят судьбоносные события. Ощущалось смутное, не ясное предчувствие грядущих перемен…

Нас тоже не оставляли в одиночестве. Заходил в гости Валентин Михайлович Путинцев – незаменимый человек в заповеднике, правая рука директора. Без него не решалось ни одного вопроса, он писал все отчеты для Москвы, кроме научных, все бумаги и протоколы проходили через его руки. Он дежурил в конторе, когда все разбегались по домам и маршрутам, он первый просматривал почту – газеты, журналы, читал, потом давал нам. Заходила к нам Юлия Прокопьевна Малявина, пожилая женщина, наиболее яркая фигура из всего Аркита. Она знала киргизский язык, может быть даже лучше самих киргизов, знала их пословицы, поговорки, пела киргизские, русские, украинские песни, преподавала в школе, занималась огородничеством, пекла хлеб, угощала нас и хлебом и плодами своего огорода. Она первая почувствовала холодок нового времени… Заходила баба Маруся, снабжавшая нас яйцами и некоторыми продуктами. Она была очень набожной, одевалась плохо, грязно, выглядела нищенкой… Приходил медбрат Болот, он при необходимости делал уколы Александру и маленькому Антону. Необходимость эта возникала часто. Даже если Александр и называл его «плохой дядя», он был, я думаю, что и продолжает быть, безотказным и добрым человеком. Заходил Кенеш, пожилой немного грузный человек, высокой врожденной культуры, лаборант А. Прусакова, а заодно, заведующий складом научного инвентаря. Он сильно страдал от ежегодных сенокосов, куда его постоянно отправляли на месяц и даже больше… Заходил Авган, охотник и браконьер. Он нередко стучался ночью, приносил дичь, как правило, что-то от кабана. Взамен ничего не брал, он просто делился излишками. Иногда просил лошадь. Авган много раз выручал нас и лепешками и дичью. Приходил Жеден, казах, работавший главбухом. «И зачем вы покинули такой большой город Иркутск и приехали в эту дыру?» – искренне говорил он, выслушав нашу историю. «Вы не знаете, что вас здесь ожидает». Он открыл нам «национальный вопрос», и мы впервые узнали, кто есть кто и почему это очень важно. «Как, вы не знаете кто здесь кто? Вы ничего не понимаете в жизни», и он стал нас просвещать. За примерами далеко не шел, он называл хорошо знакомые нам имена и комментировал: «Этот – бухарский еврей, он хитрый, себе на уме и держится около начальства». «А этот – еврей из Москвы. Он нашему бухарскому еврею не чета, тот его в два счета обставит. Но он здесь долго не просидит, его что-то вынудило из Москвы уехать. А этот – чистокровный узбек, он тут над киргизами голова, над казахами он, конечно, был бы никто. А вот эта семья – хохлы. Они похитрее русских и более зажиточные. Русских здесь богатых почти нет, а вот хохлы все зажиточные… Все национальности, чем дальше на юг, тем менее цивилизованные. В древности наоборот было. Самые цивилизованные казахи, затем узбеки идут, киргизы, потом уж туркмены, а самые дикие таджики, они в горах совсем одичали…» Он рассказывал интересное и поучительное, сидя на лавочке, под сиренью, потягивая чай, держа в обозрении контору и часть улицы. Рассказывал о своих командировках в Москву: «Я сразу к самому главному не иду, сначала обойду всех заместителей, узнаю как дела, что есть на складах, чего нету, договорюсь с ними, потом иду к главному, прошу, что нужно, он, конечно, вызывает заместителей, а я с ними уже договорился…». Жиден проработал недолго, через три года с огромным багажом нажитого он покинул Аркит, уехал в родной Казахстан.

В те первые месяцы нашего пребывания в Арките я приходил на работу в контору и добросовестно сидел целыми днями за столом, изучал литературу, гербарий, оставленный предшественниками, то ли Ю.С. Лыновым, то ли ещё Х.У Борлаковым, а точнее это были совершенно бесполезные остатки растений с перепутанными этикетками и ободранными цветами. Как-то, подняв голову, я увидел перед собой улыбающегося молодого человека, невысокого, плотного, с короткой черной бородкой и дружественно протянутую его ладонь. Через несколько минут, мы уже обсуждали, как подняться на видневшиеся в окно отвесные скалы, где, как он узнал, должно быть мумиё. Это был Игорь Додосян, ведавший в Сары-Челеке телевизионными делами. С этого времени он занял в нашей аркитской жизни особое место, внося в неё сумбур и веселье. Мы не карабкались с ним на упомянутые скалы, зато много раз встречались за праздничным застольем. Игорь объединил на этой основе почти всех сотрудников, погуляв в одном доме, мы шли в другой, потом в третий, не забывали приглашать и к себе. У него имелись хорошие записи концертов, он обладал великолепным чувством юмора, был блестящим рассказчиком. Впоследствии Игоря выжили из Аркита. Слишком теплое местечко он занимал. На смонтированный и полностью отлаженный им телетранслятор пришел другой человек. Следы Игоря потерялись. Я слышал, что он устроился наладчиком телетранслятора на горе Бозбу. Правда, через несколько лет он приезжал к нам в гости, в Бишкек.