Юрий Гавриков - Перу: от инков до наших дней Страница 7

Лиму, первый камень которой Писарро заложил 18 января 1535 г., стали застраивать по строгой схеме, точно соблюдая деление на квадраты (окружающая долину горная гряда, извилистая река и т. п. не всегда позволяли впоследствии выдерживать такой принцип). После образования вице-королевства Лима официально стала его столицей[35].

В целях укрепления испанского господства вице-королевство было разделено на провинции во главе с губернаторами. Городами и сельскими округами управляли подчинявшиеся губернаторам коррехидоры (исправники). Последним подчинялись касики (старейшины) индейских поселений. В городах вице-королевства функционировали муниципальные органы власти — кабильдо, состоявшие из городских советников и судей, на первых порах избиравшихся. Позднее упомянутые должности превратились в наследственные, а иногда ими даже торговали. Деятельность кабильдо также контролировали коррехидоры.

На всех уровнях и во всех звеньях испанской администрации процветали коррупция и бюрократизм. Королевские чиновники не гнушались взятками, шли на подлоги, грабили казну. Сложившиеся в Перу формы общественного устройства, экономической жизни, культуры колонизаторы или игнорировали, или стремились уничтожить[36]. Говоря об американских индейцах, Ф. Энгельс отмечал, что «испанское завоевание оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие» [37].

Новую общественно-экономическую формацию — феодальную, объективно более прогрессивную, чем первобытнообщинная и рабовладельческая, характерные для Перу того времени, завоеватели навязали индейцам силой. Правда, феодальный строй здесь отличался заметным своеобразием, так как «складывался в специфических условиях колониального режима и под определенным влиянием некоторых социально-экономических институтов, существовавших в Америке до начала ее завоевания»[38].

Как и в других захваченных областях, в Центральных Андах[39] конкистадоры подвергали местное население жестокой эксплуатации. Практически на рабский труд обрекались формально свободные индейцы. В ткацких мастерских, так называемых обрахе, индейцы трудились от зари до зари. Еще до рассвета они получали от управляющего задание, а затем взаперти выполняли его. Двери мастерской открывались дважды: в полдень, когда жены приносили мужьям скудную пищу, и при наступлении темноты, когда управляющий забирал готовую продукцию и жестоко наказывал не справившихся с порученной работой. Правда, в отличие от раба, работник обрахе получал мизерный заработок, из которого половина сразу же вычиталась на уплату различных налогов, другая шла собственнику мастерской за полусгнившие продукты, которые индеец был обязан приобретать в местной лавочке.

Такой подневольный труд напоминал, по меткому замечанию испанских исследователей и моряков Хорхе и Антонио де Ульоа, «никогда не прекращающую движения каторжную галеру, когда порт с возможным отдыхом в ней удаляется все дальше, несмотря на то, что гребцы гребут к нему в ожидании этого отдыха, не щадя своих сил» [40].

Еще более невыносимые условия труда были на принудительных работах — мите — в рудниках, на строительстве дорог и прочих сооружений.

Гнули индейцы спину и на энкомендеро, конкистадоров — владельцев участков земли.

Любую попытку сопротивления со стороны индейского населения местные власти беспощадно подавляли.

Карл V пытался ограничить произвол конкистадоров [41], однако большинство подписанных им законов осталось на бумаге.

Не стоит думать, что эти попытки королевских властей объяснялись их гуманностью. Истинные причины «отеческой» заботы испанских монархов об индейцах заключались в другом. Укрепление власти конкистадоров могло привести к известному ослаблению позиций короны в американских колониях Испании. Кроме того, вымирание индейцев в результате непосильного труда сокращало численность той части населения, которая облагалась различного рода податями в пользу короля и использовалась на самых тяжелых работах в вице-королевстве (с момента прихода европейцев индейцев стало в 8 раз меньше)[42].

Политику испанского правительства, направленную на некоторое регламентирование эксплуатации аборигенов, поддерживала и католическая церковь, боявшаяся потерять многочисленную паству и доход от верующих индейцев.

Под видом заботы об индейцах был издан королевский указ от 22 февраля 1680 г., отмечавший «недостойное» обращение с аборигенами, занятыми в ткацких, чесальных и других мастерских, и предписывавший закрыть упомянутые предприятия на всей территории вице-королевства. Однако, по признанию самих королевских чиновников, эта решительная мера была вызвана не чем иным, как стремлением испанского правительства ликвидировать одного из конкурентов текстильной промышленности Испании, а также гарантировать принадлежавшим короне шахтам и рудникам рабочую силу.

Но индейцев по-прежнему заставляли платить подушную подать и отбывать трудовую повинность. Многие из них попадали в кабалу и были вынуждены работать на своих становившихся «извечными» хозяев.

Бесчеловечно эксплуатировались в колонии не только индейцы, но и негры, продолжавшие оставаться в рабстве. Уже с конца 30-х годов XVI в. их начали привозить в Перу для работы на плантациях сахарного тростника, постепенно получившего значительное распространение на отнятых у индейцев поливных землях Косты (правда, в отличие от таких стран, как Бразилия и Куба, в Перу доля негритянского населения невелика[43]).

Негры и индейцы находились на самых низших ступенях общественной лестницы, верхние занимали испанцы, уроженцы метрополии, и креолы[44] — в основном потомки прибывших в Перу испанцев. Ряды местных испанцев пополняли разорившиеся, хотя порою и довольно знатные дворяне, стремившиеся быстро поправить свои дела за океаном, а также купцы, ростовщики и т. д.

Уроженцы Испании считали себя людьми первого сорта не только по сравнению с индейцами и неграми, но и с креолами. И хотя последние имели равные политические права с испанцами, на практике они подвергались заметной дискриминации. Очень редко креол получал высший административный чин или высокое духовное звание. Экономические права и интересы креолов также ущемлялись и короной, и иберийскими торговцами.

Вплоть до конца XVIII в. Мадрид запрещал молоть кофе в Перу (открывшееся в 1771 г. первое в Лиме кафе потчевало посетителей кофе, смолотым в Испании). Отстаивая интересы испанских коммерсантов, метрополия закрыла доступ на европейский рынок маслин из Перу. Не менее жесткие меры были приняты против перуанских виноделов. Корона лишила их возможности экспортировать продукцию не только в Европу, но и в американские страны, где она долгое время оставалась монополистом.