Шейла Барнфорд - Невероятное путешествие Страница 7

Кот приволок куропатку и положил ее к самому носу лежавшей без сознания собаки, потом начал не спеша, старательно рвать птицу на части и есть. Молодой пес тихонько заворчал, но кот не обратил на него внимания и продолжал свое дело.

Соблазнительный запах сырого теплого мяса почувствовала и старая собака. Она приоткрыла один глаз и, оживившись, потянула носом.

Грязный облезлый хвост задвигался. Пес подтянулся, с судорожным усилием оперся на передние лапы, как старая рабочая лошадь, и встал на ноги.

Вид у него был жалкий: грудь и живот, лежавшие в канаве, намокли и почернели от грязи, а спина была поцарапана и испачкана кровью.

Он сильно и беспрестанно дрожал всем телом, но в глубине запавших, косопосаженных глаз появился робкий проблеск интереса, который увеличивался по мере того как его нос приближался к кучке еще теплых мягких серых перьев.

На этот раз кот не стал злобно рычать над своей добычей. Он уселся в сторонке, не обращая внимания на терьера и начал тщательно мыть хвост. Когда кончик хвоста шевелился, кот прижимал его лапкой.

Старый пес прожорливо хрустел, перемалывая кости тупыми зубами.

Прямо на глазах к нему возвращались силы.

После еды он немного подремал, а проснувшись, доел остатки.

К ночи он уже смог перейти на мягкую травку у дороги, где улегся, счастливый, щурясь на друзей и махая жалким хвостом. Лабрадор лежал рядом и зализывал ему раненное плечо. Часа два спустя к ним присоединился, мурлыча, кот и небрежно бросил еще один лакомый кусочек к носу старого друга. Это был тушканчик — маленький зверек с большими глазами и длинными задними ногами, похожий на миниатюрного кенгуру.

Старый пес моментально расправился с тушканчиком и вскоре заснул.

А кот, мурлыкающий у его груди, и свернувшийся за его спиной молодой пес бодрствовали и сторожили старого друга весь остаток ночи.

4

На рассвете голод все — таки погнал лабрадора на поиски корма. Пес дошел уже до того, что попробовал даже катышки оленьего помета, но с отвращением выплюнул их.

Когда он пил из заболоченного пруда, покрытого плавающими листьями водяных лилий, то заметил на маленьком камне лягушку, смотревшую на него выпученными глазами. Лабрадор прыгнул тщательно прицелившись, и когда лягушка подскочила, схватил ее в воздухе.

Лягушка тут же исчезла в глотке собаки, а та уже оглядывалась кругом, надеясь поживиться еще. Но наградой за целый час терпеливых поисков была всего пара лягушек, поэтому лабрадор вернулся к товарищам. Те, видимо, уже поели, потому что оба облизывались, а вокруг были разбросаны перья и шерсть. Что — то подсказало Лабрадору, что не надо тревожить старого пса: он все еще был очень изнурен и, кроме того, потерял много крови. Раны, нанесенные когтями медвежонка, вспухли и почернели от запекшейся крови и при каждом движении открывались и начинали снова кровоточить. Поэтому весь день терьер лежал спокойно на травке, греясь в лучах осеннего солнца и спал. Питался он тем, что приносил ему кот и всякий раз благодарно махал хвостом, когда тот приближался.

Молодой пес провел немало времени в поисках еды. К вечеру он совсем было потерял надежду, что — нибудь найти, как вдруг судьба смилостивилась над ним: из высокой травы неожиданно выскочил кролик, — уже в белой зимней шубке и бросился наутек. Молодой пес помчался следом, опустив голову, вытянув хвост. Лабрадор то и дело догонял его, но никак не мог схватить, так как в последнюю секунду кролик увертывался от челюстей собаки. Но, наконец, собрав все силы, лабрадор сделал отчаянный прыжок и почувствовал в зубах теплое бьющееся тельце.

Сразу забылись годы натаски, отучившие собаку вонзать зубы в живое тело. Сейчас, когда пес рвал теплое сырое мясо и прожорливо его заглатывал, он был похож на волка.

Эту ночь и большую часть следующего дня друзья оставались на старом месте, а погода была благоприятной — теплой и солнечной.

На третьи сутки старый пес почти оправился, раны его закрылись.

Он целое утро ходил среди кустов мелкими шажками, потом хорошо выспался, так что выглядел теперь достаточно окрепшим и мог следовать дальше.

К вечеру животные покинули место, где провели три дня, и, не спеша, затрусили по тропинке.

Когда взошла луна, они уже отошли на несколько миль и оказались на берегу небольшого озера, которое огибала тропа.

В воде у противоположного берега, среди водяных лилий, стоял лось. Его силуэт, с большой рогатой головой и горбатой шеей, четко вырисовывался в бледном свете луны. Не обращая никакого внимания на незнакомых животных, появившихся у озера, лось несколько раз погрузил голову в воду, всякий раз подымая ее высоко вверх и круто выгибая шею.

В камышах шныряли водяные курочки. Маленькая хохлатая поганка выскочила из воды, как чертик из ящика, и расходящиеся по озеру круги засеребрились в лунном свете.

Животные сидели, насторожив уши. Они наблюдали, как лось, осторожно ступая по илистому дну, вышел из озера, встряхнулся, в несколько могучих скачков поднялся на берег и исчез в лесу.

Вдруг молодой пес повернул голову и его чуткий нос задергался. Он уловил донесшийся издалека запах древесного дыма и что — то еще, необъяснимое…

Спустя мгновение и старый пес учуял запах и вскочил, стараясь определить, откуда он? Тонкий хвост задвигался, черно — смородиновые глазки заблестели.

Где — то недалеко были люди — знакомый ему мир! Он не мог ошибиться — бесспорно, они что — то стряпали и пес не в силах был противостоять соблазну. Он решительно затрусил туда, откуда доносился запах. Молодой пес неохотно последовал за ним, кот же сразу опередил обоих. Вероятно, он немного ошалел от лунного света, то замирал на месте, то опять, стремглав, мчался куда — то, потом скрывался в тени, а секунду спустя осторожно крался за собаками. Они не обращали на кота никакого внимания.

Едва животные поднялись на холм, как увидели внизу, на вырубке, несколько костров. Огонь освещал палатки и берестяные вигвамы, разбитые полукругом. Вокруг каноэ, лежащих на берегу травянистого озерца, заросшего диким рисом, мерцая, летали искры и гасли над черной водой.

В отсветах багрового пламени четко видны были коричневые, продолговатые, с плоскими чертами, лица индейцев племени оджибвей, сидевших вокруг костров. Мужчины были одеты в разноцветные штаны и яркие клетчатые рубашки, но платья женщин были темных тонов. Два мальчугана (других детей здесь не было) ходили от костра к костру, потряхивая мелкие сковороды с кашей и помешивая ее лопаточками, чтобы не подгорела.

Один из индейцев в длинных мягких мокасинах топтал кукурузные початки в неглубокой яме, несколько мужчин лежали в стороне от костров, лениво покуривая и вполголоса переговариваясь. Другие неторопливо ели, наполняя оловянные тарелки вкусно пахнущей похлебкой из закопченного чугунного котелка. Время от времени кто — нибудь из них кидал через плечо в кусты кость, и трое друзей сильно проголодавшиеся, внимательно провожали ее взглядом.