Альбион и тайна времени - Васильева Лариса Николаевна Страница 7

— А в общем, не беспокойтесь, ничего страшного не произошло. Вам просто впредь следует отнестись к нам, как к туземцам: узнать обычаи и следовать им сообразно обстановке. И потом, вам, выросшей совсем в иных условиях всегда должно здесь помнить: вы попали в очень классовое общество. Приглашая гостей, учитывайте, из какого класса будут люди. Те, что были у вас, относятся к привилегированному сословию. Меня и моего мужа вы можете угостить курицей с дешевых тарелок — во-первых, потому, что мы соседи, а значит, в какой-то степени свои, во-вторых, потому, что мы простые люди. Почти простые, — мгновенно поправилась она, — и то я бы предпочла у вас в гостях хоть ненадолго почувствовать себя леди, такой же, как та, что была у вас первой гостьей.

Моих уверений, мол, я отношусь к людям не по классовому признаку, но что все же благодарна ей за советы, миссис Кентон уже не слышала, она допила чай и собиралась уходить — через час ее муж должен прибыть домой.

Уже за порогом она прокричала:

— Да, послушайте, я забыла самое главное: ведь все, чем вы меня угощали сегодня, было очень вкусно, я никогда не ела ничего подобного! И наелась до завтра!

— Прикажете расценивать это заявление как очередной акт английского лицемерия? — перегнулась я через порог.

Миссис Кентон погрозила мне пальцем.

По особенности своего характера — долго и трудно переживать всякие пустяки, а в минуту серьезной невзгоды хранить спокойствие, дабы утешать близких, я долго и трудно переживала свой провал с обедом. Никакие уверения доброй миссис Кентон мне не помогали. Вспоминались самые мелкие и неприятные подробности: и как икрой было измазано нарядное платье гостьи и как ушли оскорбительно рано. Гостья моя почему-то стала казаться неприятной, неестественно накрашенной пустой куклой. Да как могла я вообразить, что между мною и ею возникнет подобие дружеского чувства? С чего бы?

Нет, забыть, забыть и никогда не вспоминать больше об этих «лордах», черт бы их побрал.

Я уже начала забывать, что «лорды» сами напомнили о себе, прислав письмо с приглашением на обед примерно за месяц до дня обеда.

Да, в этом типичном английском доме с узкой прихожей и лестницей, начинающейся прямо от порога, наши пальто были не повешены, небрежно брошены на перила лестницы; мы, шагнув влево от лестницы на полшага, очутились в большой гостиной, где, конечно, уже сидели гости — муж и жена, возрастом чуть поболее нашего. Едва мы сели, как хозяин дома предложил на выбор разные напитки. Получив свои бокалы, все мы с улыбками расположения друг к другу начали разговор… о погоде. Я похвалила лондонский климат. Это было очень удачно — гости и хозяева заудивлялись, заволновались, и минут семь — десять шла приятнейшая перепалка о дождях и туманах. Потом незаметно разговор переметнулся к росту цен: накануне подорожали сыр и помидоры. Гостья — высокая блондинка с зубами такой величины, что, глядя на них, невольно хотелось воскликнуть: «Не может быть!», воздела руки к потолку и воскликнула:

— Нет, если дальше так будет продолжаться, придется сделать революцию!

Мне показалось, что о революции она сказала исключительно для того, чтобы польстить нам.

Хозяйка тоже участвовала в разговоре, выходя иногда в соседнюю столовую, где уже был накрыт стол.

Спустя полчаса после прихода все были званы к столу. Хозяйка рассадила нас так, что я попала рядом с хозяином, муж мой с гостьей-«революционеркой», а ее муж оказался рядом с хозяйкой.

«Запоминай, — говорила я себе, — запоминай, надо!»

На столе к началу обеда стояли цветы в двух вазах, солонка и перечница, а на скромного вида закусочных тарелках перед каждым местом лежал большой, во всю тарелку, но чрезвычайно тонкий кусок лососины, по краям украшенный большим салатным листом. Сквозь лососину просвечивал изящно-витиеватый маленький рисунок в самом центре тарелки: золотом на темно-зеленом был выведен крылатый дракон.

Мне захотелось поднять лососину с дракона, поднести тонкий розовый ломоть к глазам и посмотреть, какое при этом будет выражение на лицах у гостей.

Вместо этого я мягко, покорно разрезала розовый папиросный листок. Разговор после похвал лососине, она и в самом деле была молодцом, переметнулся на ее цену, и, узнав, что за последние полгода она вздорожала вдвое, я почувствовала себя как-то неловко от того, что вот сижу обсуждаю то, что съела, да еще и наношу урон хозяйскому кошельку, ем такую дорогую рыбу.

Однако, кроме меня, никто неловкости не ощущал.

«Вам следует отнестись к нам, как к туземцам: узнать обычаи и следовать им сообразно обстановке», — зазвучали во мне вещие слова миссис Кентон.

Мы ели протертый суп из помидоров. Зачерпнув последнюю ложку из суповой чашки, я увидела на дне ее знакомого дракона.

— Какой красивый сервиз! — сказала я, отдавая хозяйке пустую чашку и обращая внимание всех на большую тарелку перед собой, где дракон был уже довольно большой и я могла даже разглядеть выражение его морды — свирепое выражение. — Очень красивые тарелки. Это, видимо, фирмы «Веджвуд»?

Хозяйка одобрительно и несколько удивленно улыбнулась:

— Не правда ли, красиво? И вы уже знаете фирму «Веджвуд»? (Спасибо, миссис Кентон, милая, спасибо. Вы — молодец!) Как приятно. Это, правда, не «Веджвуд», а всего лишь «Минтон». (Ах, миссис Кентон, простите, рано я вылезла с вашим «Веджвудом», не поучилась, не пригляделась.)

— Всего лишь! — воскликнула зубастая гостья. — «Минтон» — самая дорогая марка фарфора, — объяснила она мне, — притом заметьте, это фамильный «Минтон» с вензелями и драконом, который есть в гербе семьи нашего дорогого хозяина.

«Скорее, скорее бы кончилась эта мука! Чушь! Ерунда! Абсурд! Сидеть и обсуждать какие-то тарелки. Да побейся они все! И как дальше-то — неужели несколько лет жить, говорить про сервизы и погоду, писать ничего не значащие письма…»

— Очень вкусно! — слышу я голос мужа и возвращаюсь в действительность — на тарелке передо мной, украшенный зеленым вареным горошком и вареной морковью (встречали ли вы человека, который искренно без мыслей о пользе, любил бы вареную морковь? Я не встречала) лежит он самый, обыкновенный плавающий в белесо-коричневой жиже старый знакомый бефстроганов.

— О, да! — подхватывает гостья, его соседка. — Необычайно вкусно, дорогая, вы — замечательная кулинарка. Кажется, между прочим, — обращается она к моему мужу, — я слышала, что бефстроганов — блюдо русского происхождения…

Кончился обед десертом — яблочным пирогом, политым сливками, и хотя я точно знаю, сама покупала такой пирог в кондитерском магазине, все гости хвалили хозяйкин кулинарный талант, а она улыбалась.

— О, я бесконечно благодарна вам за приятнейший вечер, мне было необычайно хорошо у вас, очень, очень рада, спасибо, чудесно, — говорил кто-то в моем облике, моими губами, но уже почти не моим слащаво-льстивым высоким голосом, прощаясь в узкой прихожей у лестницы.

Утром следующего дня не без помощи словаря сочинила я письмо, где последней стояла фраза: «и еда была изысканнейшая». Отослала — задумалась: какой бы извлечь урок?

И решила я избрать золотую середину: так выкладываться, как умеем мы, здесь совершенно не нужно — и все же принять безоговорочно эту манеру приема гостей не позволял мне мой национальный характер: вот уже и приготовить мало, а в самую последнюю минуту «страх объемлет члены»: ведь люди придут и, как же так, из моего дома уйдут голодными!

Со временем выработался опыт: печеная картошка — без счета по две на каждого, легкие салаты и разная рыбка, а потом, пожалуйста, бефстроганов, подумаешь, бефстроганов, это ведь не утку яблоками начинять. И никаких холодцов, никаких пирогов.

Приехав в отпуск домой и созвав самых близких друзей, решила я с ними поэкспериментировать. Рассадила по углам и говорю:

— Какие напитки будете пить?

А они, несколько оторопев, сами стали наливать себе. На столе в маленьких четырех вазочках была разложена легкая закуска.