Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам Страница 71

В мае 1941 года все обстояло иначе. За какие-то несколько часов известный всему миру архитектурный ансамбль превратился в сущий хаос.

Я пришел к зданию палаты общин после того, как пожар был потушен. По лестницам еще струились темные ручейки воды, дверные проемы зияли пустотой, сквозь них открывались жуткие виды обвалившихся потолков, искореженных металлических конструкций, всюду, куда ни посмотри, виднелись остовы железных стульев, скелеты телефонных будок, обугленные стенные панели и переплетения проводов. Вот оно, современное варварство; точнее, то же древнее варварство, только в новом обличье. Невероятность случившегося подчеркивали чудом уцелевшие предметы обстановки; они уцелели, а палата общин погибла. Я нагнулся и подобрал в луже на полу ничуть не пострадавший грифельный карандаш.

Но сколь же быстро — при наличии мужества и решимости — способен человек оправиться от удара судьбы! Всего-навсего несколько лет разделяют ужасные сцены полного разрушения от нового здания палаты общин, более современного и более, если позволительно так выразиться, изысканного.

Я не раз приходил на место стройки и наблюдал за строителями, восхищаясь мастерством, с каким они обтесывали и укладывали каменные плиты на колонны и арки; при взгляде на них вспоминались зодчие, возводившие средневековые соборы. Один из мастеров, в белом фартуке, вырезал листья на венце арки; он стоял на строительных лесах, наносил выверенные удары по зубилу, делал паузы, чтобы свериться с чертежом, и вновь принимался за воссоздание узора. Я и не представлял, что подобного рода работа выполняется in situ [28]. Мне казалось, резьбу высекают в мастерской.

Мастеров собрали со всей Англии, а не из Италии, как было написано в какой-то газете; мы не разучились обтесывать камни и украшать их резьбой, и наши отцы и деды могли бы нами гордиться. Над возведением нового здания палаты общин трудились двести человек, демонстрировавших свое умение работать с коричневым ратлендским камнем.

Я взобрался на леса и осторожно прошелся по помосту над полом здания. Надо мной нависала крыша, отделанная чудесными панелями из английского дуба. Плотники, восстанавливавшие крышу, опирались на столетнюю традицию своего ремесла; я с восторгом следил за ними — типичными, ничем не примечательными англичанами, которых полным-полно в лондонском метро и которые, как уверяет пресса, не интересуются ничем, кроме результатов скачек. Тем не менее, именно они своими руками поддерживали великие традиции британского ремесленничества.

Новое здание палаты общин представляет собой улучшенную копию старого. Размеры выдержаны один в один, зато в залах и кабинетах установлены кондиционеры, а в подвале оборудован грандиозный центр управления этой машинерией. Что ж, если раньше парламентариям приходилось согревать воздух собственным дыханием, теперь достаточно будет для этой цели всего лишь щелкнуть переключателем. Да и холодный воздух, студеный, как послевоенная речь канцлера о бюджете, в жару окажется к услугам желающих. По-моему, наиболее любопытная деталь нового здания палаты общин — арка Черчилля, в свод которой, по предложению сэра Уинстона Черчилля, вделали опаленные пламенем камни старого входа в здание. Сделать это было непросто, арку собирали буквально по кусочкам, тщательно подгоняя старые и новые камни друг к другу.

Я поднялся по лестнице, еще лишенной балюстрады, и вышел на крышу здания, принципиально отличающуюся от той, что погибла в пламени пожара. Прежняя крыша была крутой, новая же — плоская, и перед парламентариями, которые решат подняться сюда, откроется один из лучших видов на Лондон. Над головой возносится Колокольная башня, каждые пятнадцать минут в воздухе разливается мелодичный бой курантов Биг Бена. С одной стороны возвышаются шпили аббатства, с другой раскинулась Темза, в излучине реки видны многочисленные мосты, вплоть до Тауэрского. Видимость была отличной, и я различил на юге высоты Сайденхэма, некогда увенчанные двумя «подсвечниками» Хрустального дворца.

В прежние времена пожилые служащие с Уайтхолл не упускали случая поправить того, кто в их присутствии упоминал о здании парламента.

«Вестминстерский дворец», — говорили они, укоризненно покачивая головами. В официальных документах здание парламента до сих пор обозначается как «Вестминстерский дворец» или «Новый Вестминстерский дворец» и имеет статус королевского дворца. Мне представляется, что, пожелай монарх обосноваться в этих стенах, он был бы в полном своем праве.

Когда двор покинул Вестминстерский дворец, в котором размещался со времен Эдуарда Исповедника вплоть до правления Генриха III Королевский суд, и перебрался в дворец Уайтхолл, в Вестминстере остались два важнейших обитателя — парламент и судебная власть. Суды проводили свои заседания в Вестминстер-холле, а парламенту приходилось ютиться в двух помещениях: палата общин занимала часовню Святого Стефана, а палата лордов — бывшее помещение суда по ходатайствам, распущенного в 1641 году. По всей вероятности, парламентарии страдали от тесноты, однако привыкли к ней настолько, что все попытки переселить их в более просторное здание встречались в штыки. На гравюрах и картинах того периода — восемнадцатый и начало девятнадцатого века — нередко изображалась часовня Святого Стефана, стоящая в окружении деревьев у самой кромки воды, в прилив плескавшейся у порога, — ни дать ни взять идиллический сельский пейзаж!

С конца восемнадцатого столетия и до вступления на престол Вильгельма IV велись разговоры о том, что парламенту необходимо новое здание; сэр Джон Соун, архитектор здания Банка Англии, представил на обсуждение свой проект, его примеру последовали и другие архитекторы, однако разговоры оказались напрасными. Зато в одну из ночей 1834 года проблема разрешилась буквально за несколько часов. Некто, отправленный сжигать деревянные плашки, с которых печатались казначейские билеты, немного перестарался, поддерживая огонь; пламя, раздуваемое резким октябрьским ветром, в мгновение ока охватило парк и старинные здания, от которых вскоре остались лишь дымящиеся головни. К месту пожара подтянулись пожарные бригады, но пламя оказалось слишком сильным, чтобы они сумели с ним справиться. Впрочем, потомки все равно в долгу перед доблестными лондонскими пожарными, спасшими в ту страшную ночь Вестминстер-холл.

Разумеется, поглазеть на пожар собралась огромная толпа любопытствующих лондонцев. Во время предыдущей парламентской сессии Джозеф Хьюм предложил коллегам рассмотреть вопрос о новом здании палаты общин, но его предложение отвергли. Когда огонь охватил старинные постройки, некий юморист из толпы, как гласит легенда, крикнул: «Предложение мистера Хьюма принимается единогласно!»

Когда на престол взошла молодая Виктория, она с удивлением выяснила, что ее парламент не имеет пристанища. Несколько лет ушло на расчистку территории после пожара и на проведение конкурса среди архитектурных проектов; условие конкурсантам выдвигалось одно — новое здание должно быть в готическом или в елизаветинском стиле. Только представьте, как выглядел бы Вестминстер, отстроенный в манере елизаветинцев! Ни Часовой башни, ни Биг Бена, зато нечто вроде громадного универсального магазина «Либертиз» на берегу Темзы! По счастью, из девяносто семи рассмотренных проектов предпочтение было отдано проекту Чарльза Барри.

Со времен строительства собора Святого Павла в Англии не возводилось более крупного и более величественного здания; его протяженный речной фасад, с элегантной Башней Виктории над главным зданием с одного торца и Часовой башней с другого, представляет собой архитектурный шедевр, незамедлительно признанный во всем мире как «типично лондонский». Никакой другой вид Лондона, даже с собором Святого Павла, не удостаивался столь частого запечатления на полотнах иностранных художников.

Пожалуй, небезынтересно будет поведать поподробнее о человеке, который спроектировал и построил это архитектурное чудо. Он происходил из семьи зажиточного лондонского торговца канцелярскими принадлежностями и родился, как ни удивительно, в конце восемнадцатого столетия. Образование он получил в обычной торговой школе, и единственным предвестником его грядущих успехов были разве что замечательные чертежи. Покончив с учебой, он благодаря связям отца устроился на работу в лондонскую топографическую компанию, там стал изучать архитектуру — и тосковал по путешествиям в дальние края. В двадцать два года он лишился отца, приобрел несколько сот фунтов наследства и решил не упускать случая. Он объездил весь континент, побывал в Египте и на Ближнем Востоке и возвратился в Лондон два года спустя, воочию увидев все лучшее (и кое-что худшее) из мировой архитектуры.