Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам Страница 72

Барри обладал не только талантом, но и кипучей энергией и амбициями, без которых сколь угодно могучий талант обречен оставаться в пределах семейного круга. В сравнительно молодом возрасте он успел построить церковь Святого Петра в Брайтоне, Королевский институт изящных искусств в Манчестере, школу короля Эдуарда в Бирмингеме (прежде чем ее снесли, эта школа оставалась одним из немногих бирмингемских зданий, заслуживавших второго взгляда). Два клуба на Пэлл-Мэлл принесли ему признание в Лондоне; это были «Клуб путешественников» и «Клуб реформ», причем последний выглядел сошедшим со страниц исторической работы об эпохе Возрождения.

Решать неимоверно сложную — во всех смыслах — задачу строительства нового здания парламента ему выпало в сорокалетнем возрасте. Получив заказ, Барри выказал редкий, свойственный лишь великим организаторам дар подбирать нужных людей. Вместе со своими помощниками, на каждого из которых мог целиком положиться, он приступил к воплощению в камне собственных дерзких фантазий. Строительство продолжалось с 1840 по 1853 год, и столь малый его срок не может не вызывать изумления. У тех из нас, кто не понаслышке знаком с менее ангельскими сторонами человеческой натуры, отнюдь не вызовет удивления то обстоятельство, что Барри пришлось столкнуться с профессиональной завистью, невежественной критикой и откровенной злобой. Не знаю, сказалось ли строительство на его здоровье, однако умер он от инфаркта в шестьдесят пять лет, всего через восемь лет после того, как новое здание парламента распахнуло свои двери.

Это грандиозное пристанище «матери всех парламентов» считалось и считается по сей день одной из главных достопримечательностей Лондона, и туристов тянет к нему как магнитом. Тем не менее, я поразился, узнав от одного из киоскеров, что бывают субботы (единственный день недели, в который в здание пускают посторонних), когда через Вестминстер проходит от четырнадцати до двадцати тысяч человек!

Я отправился туда в одну из суббот в компании французских туристов-«однодневок». Юноша в берете и воинственного вида костюме с брюками гольф сообщил, что они выехали из Булони накануне вечером, проведут в Лондоне целый день, а затем отправятся домой. Он уже успел побывать в Вестминстерском аббатстве и наблюдал за сменой караула у Букингемского дворца; после посещения парламента он рассчитывал заглянуть в Британский музей и в Национальную галерею, а также посетить собор Святого Павла и Тауэр!

По тому количеству теплых и водонепроницаемых вещей, которые несли эти туристы, я заключил, что то ли французская пресса не уделяла внимания обрушившейся на Англию жаре, то ли наша привычка пренебрежительно отзываться об островном климате породила на континенте тотальное недоверие к нашей погоде; по всей видимости, иностранные туристы, сходя на берег в Фолкенстоуне, ожидают, что сию же секунду сгинут в тумане, окажутся под проливным дождем или будут сбиты с ног порывом арктического ветра.

Следом за нами двигалась компания английских школьниц, которых подпирала толпа провинциалов, нарядившихся по случаю выезда в Лондон в лучшие одежды.

Этих субботних посетителей гиды не сопровождают; им позволяется скитаться по зданию столько, сколько пожелает душа, — при том условии, конечно, что они не заблудятся.

Проходя анфиладой сумрачных готических коридоров, посетитель выясняет, что девять помещений, от Королевских галерей до зала заседания палаты общин, расположены одно за другим и двери из одного помещения открываются в соседнее, а не в коридор или тамбур. Когда все двери распахнуты настежь — например, во время торжественного открытия парламентской сессии, — монарх со своего трона в палате лордов может видеть спикера, восседающего в кресле в палате общин.

Если посетителям хочется постоять на том месте, где когда-то находилась старая палата общин, в которой произносили речи Питт и Фокс, они должны отправиться в холл Святого Стефана — длинный коридор, ведущий к центральному залу. При проектировании нового здания парламента в 1840 году было решено по возможности сохранить черты старого здания, что и удалось осуществить в этом коридоре, воспроизводящем старинный чертеж; с удивлением понимаешь, что старое здание было футов на пятнадцать длиннее нового.

К сожалению, в Часовую башню обычные посетители не допускаются; между тем эта башня представляет собой удивительный уголок здания, а вечерами, когда только зажигаются фонари, с нее открывается незабываемый вид на Лондон. Сам я несколько раз поднимался на эту башню и навещал Биг Бен; кстати сказать, это не часы, а большой колокол, названный в честь сэра Бенджамина Холла, который занимал должность главного комиссара по общественным работам в те годы, когда на башне подвесили колокола.

Радио подарило Биг Бену мировую известность. Его особенный, низкий и раскатистый гул (связанный, как говорят, с трещиной в металле) проникает буквально в каждый уголок земного шара.

Вверх ведет узкая винтовая лестница из трехсот семидесяти четырех ступеней; если при подъеме начинают звонить колокола, каменные плиты пронизывает дрожь. С лестницы попадаешь в помещение, достаточно просторное, чтобы в нем поместился маленький автомобиль; здесь и находится механизм часов. Четыре длинные стальные трубки с огромными часовыми стрелками расходятся лучами к четырем циферблатам. Последние, которые с земли выглядят покрытыми белой эмалью, словно обычные часы, изготовлены из дымчатого стекла и поэтому светятся в темноте — благодаря электрическому свету, отражающемуся от белых стен в пяти футах позади циферблатов. Римские цифры высотой каждая в два фута, расстояние между минутными делениями на циферблате составляет ровно фут. Самый замечательный предмет в этом помещении — маятник, тринадцати футов длиной, с балансиром на конце (балансир весит четыре центнера). В свой последний визит на башню я заметил на балансире монету достоинством в полпенни и решил, что ее оставил предыдущий посетитель; но потом мне объяснили, что эта монетка регулирует ход маятника. Поначалу часы еженедельно заводили двое мужчин, раздевавшихся до пояса, чтобы рубахи не промокли от пота; сегодня на смену человеческой силе пришло электричество.

Над часами, в лабиринте многочисленных лесенок, висит сам Биг Бен в компании четырех Малых Бенов. Пожалуй, чтобы охарактеризовать размеры главного колокола, достаточно сказать, что весит он тринадцать с половиной тонн; не меньшее впечатление производит и гигантский «язык» весом в четыре центнера, угрожающе прижавшийся к ободу колокола и отрывающийся от него раз в час, чтобы оглушить башню грохотом. Каждому известна мелодия Биг Бена, но далеко не все знают ее слова:

Когда слышишь колокольный звон с расстояния в несколько футов, в нем различаешь не гимн, а артиллерийскую канонаду.

На балконе снаружи висит фонарь, который, когда его зажигают, дает Лондону знать — в палате идет заседание. Именно с этого балкона я как-то вечером глядел на Лондон и любовался тем, как улица за улицей оказывались во власти электрического освещения. Над фонарями угадывалась вечерняя дымка, над которой высился каменный Нельсон, четко вырисовывавшийся на фоне последних лучей заката. Увы! На наслаждение картиной мне — как и любому другому, кто поднимется сюда, — было отведено ровно пятнадцать минут. По истечении этого времени языки колоколов приходят в движение и начинается сущий пандемониум, потрясающий Лондон и заодно весь мир.

Стоя посреди Вестминстер-холла, я бросил взгляд на потолок, и мне вспомнилась прочитанная где-то история: колоссальные дубы, из древесины которых и сделан этот потолок, проросли из желудей никак не позже шестого столетия. Если это соответствует действительности, значит, потолок Вестминстер-холла — одна из древнейших и почтеннейших архитектурных деталей не только Англии, но и всего мира. Желуди проросли в Англии, окутанной мглою Темных веков. Это было время кельтских святых и крошечных монастырей наподобие Айоны и Линдисфарна, время шаек викингов, с боем прорывавшихся к руинам древних римских поселений; это была Англия, в которой звон колокола, призывавшего к молитве, и крик чайки нередко заглушались воплями сброда в рогатых шлемах, приплывавшего грабить и убивать, набивать драккары добычей и возвращаться домой, за Северное море.