Милош Главса - Спящий пробуждается Страница 8

Повсюду ссоры из-за места впереди. И любопытнее всего, что никого это на самом деле не интересует. Никто здесь никуда не спешит, никто не опаздывает ни в театр, ни на собрание, ни на трамвай. Это лишь невинные словесные стычки. Лишь упражнение для голосовых связок и языка.

Времени достаточно на все. Разве аллах, щедрый, милосердный, не дал каждым суткам двадцать четыре часа?

Перед Бу Саадой опять ремонтируют дорогу.

Табличка:

ROUTE EN RÉCONSTRUCTION[4]

Из-под шлема стекает едкий пот. Нужно вытереть лоб и выпить глоток неподслащенного чая.

Буквы CSR, выведенные пальцем на слое пыли, покрывающей крыло нашего «летающего ящика», вызывают провокационный вопрос:

— Вы чехи? Значит, вы из Богемии. Так мы с вами когда-то были земляками.

Наблюдающий за рабочими жирный стражник оказывается бывшим судетским немцем из Либерца. Правда, он говорит не «Либерец», а «Рейхенберг».

— Я уже здесь вроде привык, — объясняет он, — но мне все же не хватает нашего пива «рейхенбергского».

Несколько замечаний о судьбе бывших сограждан Рейха, о их тоске по либерецкому пиву и о новом вермахте, что вырастает в одной из частей Германии.

— А куда направляются господа? — дипломатически спрашивает судетский стражник.

— Вообще говоря, не так уж далеко, — смеемся мы. — Из Алжира в Алжир. Рекорд медленной езды.

Нажимаем акселератор, и наш «летающий ящик» бренча несется дальше по разрытой дороге. На пустынной каменистой поверхности появляется золотистый налет: видны полосы мелкого, принесенного ветром песка. Красновато-охровый песок сигнализирует о близости Сахары.

Но мы еще долго думаем о людях, которые копошатся на шоссе под палящим солнцем. Ведь многие из них европейцы!

Эти не жиреют на мозолях алжирского народа.

Вместе с ним они строят дорогу, по которой пройдет будущее Африки.

Сказка (?), называемая Бу Саада

Неожиданно на дороге показывается выветрившаяся стена с прорезанными в ней воротами.

За этой стеной скрывается будто бы восточная сказка. Называется она Бу Саада.

Туда обычно устремляются иностранные туристы, которые за свои франки и доллары хотят купить кусок «настоящей сахарской романтики», как покупают носки или коробку жевательной резинки. Они хотят за пару франков сфотографироваться на верблюде в позе завзятого путешественника по Сахаре. Скажите сами, разве не стоит за эту цену повесить у себя в комнате снимок на тему «верблюд и я»? Толпа проводников, сводников, продавцов «подлинных арабских древностей» и «святого» масла ожидает клиентов сразу же за воротами. Вслед за автомобилем бегут в белых лохмотьях смуглые, худые мальчишки.

Купите подлинную сахарскую романтику! В оригинальной упаковке!

Роскошная постройка в восточном стиле (роскошной постройкой здесь считается любой двухэтажный дом). В таком вот богатом здании мы сложим на ночь свои грешные кости. Надпись: «Отель Оазис». Никогда раньше мы не сказали бы, какое это блестящее изобретение — ванна с душем.

Прямо из ванной вы можете пройти либо в свой номер, либо в небольшой бар. Он такой уютно крошечный, филигранно отделанный, как будто его создали в киноателье. Снежно-белые стены, покрытые неровным слоем извести. Потолочные балки из легких пальмовых стволов. Фиолетовый отблеск ламп. Зеркальный прилавок. На нем гордо, с сознанием собственного достоинства, поблескивает батарея сифонов с фруктовыми соками на льду. Марочные алжирские вина от Стауэли до Диодэ, полный набор аперитивов: Перно, Коэнтро, Апри… О поддержании нужной температуры заботятся вентиляторы и охлаждающие воздушные установки.

Все это для гостей, которые стремятся познать Африку у прилавка с алкогольными напитками или сквозь щели жалюзей в своей спальне. Оба варианта предполагают туго набитый кошелек.

Изумителен закат на краю Бу Саады…

Огромное заходящее солнце похоже на большой огненный апельсин. Оно придает всему вокруг оранжевый, даже кирпично-красный оттенок. Тем краснее, чем больше солнце скрывается за горизонтом. Медленно, но неотвратимо. Апельсиновые, гранатовые, миндальные деревья, агавы и смоковницы постепенно превращаются в темные силуэты. На карминовом небе четко вырисовываются веера пальм.

Вы не верите, что пальмовые ветви могут быть меланхоличными?

В Бу Сааде 13 сентября вы бы поверили этому.

Ветер приносит из оазиса протяжные призывы муэдзина — этого выразителя мусульманской идеологии. Является ли он сверхсуществом? Аскетом? Или муэдзин такой же человек, как и все другие, живущие обычными заботами, ссорящиеся с женами, а вечером направляющие свои стопы в арабскую кофейню, чтобы сыграть партию в кости?

Полторы минуты кричит этот неведомый проповедник своим дрожащим голосом с верхушки минарета. Он словно скорбит над днем, уходящим в невозвратное. Божек защищен против таких мрачных настроений своей практической жизненной философией:

— Чего там жалеть о прошедшем дне! Ведь это было тринадцатое. Предлагаю поэтому не мешать нынешнему дню отправляться восвояси!

Через оазис мы возвращаемся в отель. Белые кубические домики без окон. Темные силуэты высоких пальм на бледносером горизонте. Вместо дверей в хижинах висят плетеные циновки из травы или нитей, унизанных стеклянными бусами «made in Jablonec» или «Neu-Gablonz»[5]. Из-под занавеси кофейни «Хаджи Сукри» слышится гортанная арабская речь. Она подкрашена мелодиями, передаваемыми алжирским радио. Тоскливые мелодии кочевников Сахары. Они полны скользящих глиссанде, длинных, как сахарные нити.

Пола в кофейне нет, утоптанная глина покрыта крохотными циновками. На них сидят люди в бурнусах. У каждого на голове тюрбан или феска. Сидят скрестив ноги, как велит пророк, и смотрят вниз или курят кальян на треножнике и с длинной резиновой кишкой. Некоторые играют в домино. Из маленьких чашечек прихлебывают густое мокко.

Над очагом, где блестят латунные кувшины и подносы, завитушки арабских письмен. Танцующие перед глазами буквы выписывают дуги и черточки, напоминая рассыпанный чай. Божек читает по складам:

«Когда солнце сольется с луной и настанет день суда, в этот день грешник предстанет перед судьей своим, потому что не взывал к нему и не верил в него. Ведь бог действительно велик и милосерден».

Это сура, строфа из корана, часть мертвого инвентаря в кофейне четвертого разряда.

А потом стихает музыка и слово берет профессиональный сказочник. Черный, негроидного типа человек средних лет. Вы не понимаете, что он говорит. Но можете догадываться об этом по гримасам, сопровождаемым быстрыми ударами пальцев по плоскому бубну. По мере развития драматической линии повествования удары становятся все чаще и чаще. Внимание, апогей! Потом удары становятся тише и постепенно переходят в протяжное пианиссимо… Наконец, голова падает на колени, свидетельствуя о конце повествованиям трагическом конце.