Янвиллем де Ветеринг - Япония. Год в дзен-буддийском монастыре Страница 9

Успенский и Гурджиев, казалось бы, указали путь, но когда я наткнулся на их книги, оба они уже умерли. Я нашел немало полезного в книге одного учителя-индуиста[6]. Но мне необходимо было что-то такое, что я смог бы делать здесь и сейчас. Не духовная дверь, в которую можно постучать, а настоящая деревянная дверь, за которой сидел бы живой человек. И этот человек скажет то, что я услышу. В Японии есть буддийские монастыри. В Японию западному человеку попасть нетрудно. Там есть живые учителя, принимающие учеников. Я мог бы поехать в Индию или на Цейлон, но известные мне истории о молодых идеалистах, бесцельно бродивших там и в конце концов умиравших от дизентерии, меня не вдохновляли. Если я заболею в Японии, я смогу найти там врача. Некоторые японцы говорят по-английски. Даже если что-то пойдет не так, я все равно не пропаду.

На корабле я перечитал «Четвертый путь»[7] Успенского. Он пишет, что для того, кто ищет абсолютную истину и полную свободу, есть четыре пути. Путь факира — это победа над физическим телом, путь долгий, трудный и сомнительный. Будда испытал его и отверг. Путь монаха, более короткий и надежный, основан на вере. Необходимо сильно верить еще до того, как сумеешь что-то увидеть или пережить. Путь йога — это интеллектуальный путь, путь мысли и сознания, пробужденных специальными упражнениями. И последний путь — путь «хитреца», путь человека, который ни во что не верит, но который ищет свидетельства и доказательства.

Успенский приводит методы, которые использует хитрец. Это самый обычный человек, он не носит монашеского одеяния, но является членом некой группы и регулярно, в установленное время выполняет упражнения под руководством учителя.

В Японии я мог найти себе наставника, и мне даже не пришлось бы перебираться в монастырь. Дзенские наставники принимают в ученики мирян, которые посещают их раз в день, рано утром, и продолжают вести мирской образ жизни. Они часто медитируют вместе с монахами и принимают участие в повседневных монастырских занятиях. Но теперь, после получения наследства, у меня появилась возможность полностью посвятить себя чему-либо, я хотел сделать как можно больше. Так, по крайней мере, я думал на корабле, тогда еще полагая, что могу выбирать. Теперь, когда я пишу эти строки, я понимаю, что никакого выбора у меня не было — я всего лишь отрабатывал последствия причин, скрывающихся где-то в прошлом. Человек обладает довольно малой зоной «свободы». Даже когда он полагает, что выбирает, результат уже предрешен, он принимает лишь незначительные решения, например, он может задумать рано вставать, и, при условии его целеустремленности, это у него получится. Или решит соблюдать правила дорожного движения и преуспеет в этом, если по десять раз на дню будет напоминать себе о своем решении. Изменить что-то в повседневности нелегко, но, к счастью, возможно. В мелочах повседневной жизни и есть свобода. Мистическое обучение возможно, если этой свободой воспользоваться. Но такой серьезный выбор, как ехать или не ехать в Японию, от нас не зависит.

Корабль бросил якорь в Бомбее. Я сошел на берег, но из-за нищих не смог никуда пройти. Голодный город! Куда ни поверни, везде наткнешься на толпу маленьких детей, выпрашивающих деньги и еду. Голод, который мы пережили в Голландии зимой 1944/45 года, здесь, кажется, самое обычное явление. Один матрос рассказал мне, что побывал в борделе, где женщин держат в железных клетках. За несколько флоринов клиент проводит в этой клетке пару минут, в то время как следующие за ним мужчины нетерпеливо дожидаются своей очереди за занавесками из джутовых мешков. Матрос не пошел в клетку, только кинул через прутья несколько монет. По его словам, в Китае было лучше. Там все носят синие халаты и шапочки, устраивают шествия и размахивают флагами и маленькими книжечками, зато там нет голода и женщин в клетках. Я задумался, станет ли лучше нищим с их изувеченными и гниющими конечностями и женщинам в клетках, если я достигну в Японии просветления. Страдание не кончается. Появится еще один умный человек, скрывающий непередаваемую мудрость за таинственной улыбкой, но голод, болезни, эксплуатация останутся. Страдание вряд ли связано только с нашей планетой, скорее всего, это космический феномен, и потому усилия, направленные на его полное уничтожение, обречены на провал.

На корабле я прочитал также о теориях кармы и реинкарнации. Карма — это закон причины и следствия, реинкарнация — закон перерождения. Если в этой жизни я сделаю что-то не так, то в следующей жизни стану инвалидом. И это вовсе не наказание, это упражнение, дополнительное упражнением (как будто жизнь здорового человека недостаточно сложна), чтобы я в конце концов обрел чистое сознание. В течение жизни полностью очистить душу невозможно, поэтому необходимо прожить много жизней, пятьсот или шестьсот, и только тогда наступит просветление, и дальнейшие жизни будут протекать в иных сферах, где страдания меньше, а наслаждения больше. Существует также промежуточный период. Это пауза между смертью и очередным рождением, своеобразные каникулы для тех, кто жил достойно, и ад для тех, кто творил зло. Когда я прочитал об этих теориях и поразмыслил над ними, они показались мне вполне приемлемыми, но решения проблемы не давали.

Возможно, женщины в клетках Бомбея и нищие отрабатывают свою собственную карму. Это объясняет страдание, но не его причину. Почему созданы существа, которые могут жить неправильно, а позднее им приходится делать за это сложные упражнения (например, жить инвалидом)? Я уж не говорю о таких суровых идеях, как преступление и наказание или вечный ад. Индуистская теория мягка и терпима по сравнению с христианским учением, сравнительно недавно созданным христианскими церквями. В конце концов метод Будды стал мне казаться самым для меня подходящим. Никаких вопросов о причинах, полное безразличие к сомнениям, попытка вырваться из тисков мировой боли, сознательное движение по пути, по которому уже прошел тот, кому удалось достичь своей цели, и по которому уже многие следовали в сопровождении первопроходца. Тропа, по которой можно идти, а не некая расплывчатая теория. Тропа, на которой до сих пор встречаются живые проводники, буддийские учителя. Я понимал, что никакой уверенности в учителях нет, что от них нельзя ожидать даже несгибаемой веры. Это путь проб и ошибок, неуверенная попытка, аховое дело, возможно, с малой толикой успеха, с проблесками интуиции, с постепенно углубляемым пониманием.

На несколько дней корабль заходил в Сингапур и Гонконг, чтобы сделать запасы и оставить груз. В каждом порту я сходил на берег и осматривался. В бедных районах я встречал людей, которые спали прямо на улице. Приходилось смотреть под ноги, чтобы на кого-нибудь не наступить. Там были нищие, несчастные дети и шлюхи. Все это, впрочем, не шло ни в какое сравнение со страданием Бомбея. Страдание? Но почему, в чем его причина? Неиссякающее желание, которое мы носим в себе. Мы жаждем иметь и постоянно умножать то, чем мы обладаем. Мы жаждем быть, быть снова и снова, даже после смерти, в своих детях, в названии основанной нами фирмы. Мы жаждем иметь имя, иметь личность, значение которой постоянно бы росло. Это желание по большей части подсознательное. Оно — импульс к дальнейшей жизни. Мы работаем, хвастаемся своими достижениями, рекламируем себя, и первое, что нас интересует на любой фотографии, — хорошо ли мы на ней вышли. Мы знать не желаем, что наше тело — не более чем пустая раковина, которая попадет в мусорное ведро кладбища или крематория. Эго, фальшивое «я», с которым мы носимся как с писаной торбой и которое постоянно подпитываем, — это маленькое облачко, непрерывно меняющее свои очертания; альбом моментальных фотографий — от младенчества до наших седин. То, что заботило нас в прошлом году, в этом не имеет никакого значения, а что беспокоит в этом, будет забыто и утратит всякий смысл в следующем. Но даже если мы знаем это, наше желание не исчезнет, и мы по-прежнему будем толкаться во тьме.