В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев Страница 9

31 мая. Проходим мимо какой-то деревушки. Высится храм. Заходим. Обычный тип храма богини-подательницы детей. Сама она восседает в середине храма с кучей кукол-приношений вокруг. Всякий раз, как молитва о ниспослании чад бывает услышана, счастливая мать приносит в храм куклу мальчика и кладет ее на место куклы, взятой ею ранее в качестве амулета. Сторожа, как и всегда и везде в Китае, крайне приветливы и гостеприимны. Угощают чаем и ни за что не хотят брать денег. Надо трижды отказаться.

Наступает 5 часов. Томный жар все еще неподвижно висит в воздухе, но уже не обжигает. Слезаем с лодки и идем по берегу. Кругом сплошная зелень полей, ослепляющая, восхищающая. «Кругом меня цвел божий сад». Обработан каждый кусочек земли, и так непривычно видеть поле, возделанное тщательнее любого огорода, с тычинками и всякими приспособлениями для увеличения полезной площади, что я останавливаюсь и не могу отвести глаз от этого трогательного зрелища.

Приходим в деревушку Дулю. Типичное название. Ду (и) Лю — две фамилии. Значит, живут два рода.

Напиваемся чаю огромными дозами, какие только и возможны летом в Китае, когда человек солидной комплекции буквально истекает потом, и возвращаемся на лодку. Какая-то старуха с соседней лодки завязывает со мной разговор, начиная, как водится, с расспросов. Из каютки высовывается миловидное личико ее внучки лет тринадцати. Старуха рекомендует ее. «У нас теперь, слава богу, нравы ”открылись” (фынсу кхайтхун). Женщины не пугаются мужчин, разговаривают с ними, совсем как у вас, иностранцев!» Внучка, оказывается, учится в открытой японцами в Тяньцзине школе. Прошу ее спеть что-нибудь из колыбельных песенок, которыми я тогда очень интересовался. Не хочет — стыдится, а взамен их поет вновь составленную песню о патриотизме (айго) из цикла школьных песен, обильно выпускаемых ныне в свет шанхайскими книгопродавцами, бесцветных и грубо приторных (японский шаблон, конечно, доминирует).

Ночь. Небо в звездах. Лодочник долго смотрит вверх и спрашивает, что такое звезды. Стоящий рядом фотограф Чжоу презрительно ухмыляется и говорит мне на ухо: «Не нужно отвечать. Что этот темный (ся дэн жэнь) человек может в этом понимать?» Однако лодочник слушает внимательно и, по-видимому, что-то смекает.

1 июня. Наутро ветер оказывается противным, причем все усиливается. Лодку нашу, влекомую людьми, швыряет с берега на берег. Вперед движемся крайне медленно. Старый лодочник-рулевой равнодушно говорит: «Здорово дует старый Будда!» («Лаофо-е гуади тхуй ди!»). Выражение это меня заинтересовывает. Спрашиваю старика, что он разумеет под Лаофо-е (старый, почтенный Будда). Молча указывает на небо. Небо отождествляется с Буддой, Будда — с чиновником (лаойе). Впоследствии подобного рода смешения религиозных идей и их номенклатур меня уже не удивляли. Даже в храме Конфуция изображения самого «совершенного первоучителя» и его учеников неграмотными носильщиками назывались фо-е — буддами. И таким образом в будды попал тот, чье учение стало впоследствии их ярым врагом! Исследователи народных религий часто грешат тем, что, желая найти логику в разнообразии религиозных концепций, стараются выискать нечто готовое и уже сформированное в самом материале. Уроки, вроде вышеописанного, таким исследователям весьма полезны.

Идем по берегу. Заходим в какую-то деревушку. Туча женщин окружает торговца «красным товаром». При нашем приближении, конечно, стремительно ковыляют на своих козьих ногах в разные стороны. Проходим мимо какой-то маленькой кумирни, вход в которую вместе с горшком для возжигания замурован наглухо. Оказывается, сюда заходят нищие, избирающие это почтенное обиталище духов своим временным убежищем, загрязняют его, а не то и просто используют деревянную утварь для своего костра. Замуровывая кумирню, оставляют небольшое отверстие, сквозь которое можно все-таки видеть, кому поклоняешься, и возжечь курительные палочки. Пот струится с нас потоками. В складках материи цвета хаки, из которой сшиты наши дорожные костюмы, этот ужасный пот выедает целые полосы, которые даже после кипячения материи ярко обозначаются белым цветом по общему желтому фону.

2 июня. Утром приходит поболтать какая-то старуха. Лодочник галантно осведомляется, сколько ей лет: «Небось, уже восемьдесят скоро!» — Старуха, весьма польщенная, скромно заявляет, что ей всего только пятьдесят шесть. — «Ну и счастье тебе, старуха! (цзаохуа шыцзаюй хао). Выглядишь, ей-ей, на все восемьдесят!» Не поздоровилось бы молодцу, если бы он предложил сей комплимент какой-нибудь европейской матроне! Дело ясно. В патриархальном Китае возраст всегда заслуживает уважения! Поэтому понятие старый и уважаемый (лао) выражаются у китайцев одним словом.

Я могу только бесконечно обрадовать человека, дав ему (хотя бы и неискренне) больше лет, чем следует. Я как бы хочу этим преувеличением сказать ему: «Я должен Вас уважать, как старшего».

Ветер сегодня все время меняется. То дует нам в спину, и мы мчимся, то задувает нам в лицо, и опять тянут лодку люди со сложенными за спиной руками и лбами, повязанными от жары платком. Жара заставляет нас даже пренебречь видом воды в канале — и мы лезем в нее, чтобы как-нибудь освежиться.

Пристаем к большому городу Синцзы. Вывески на лавках сопровождаются лаконическим заявлением: «Чистая, истинная вера мусульман». Это значит, что торговлей здесь занимаются мусульмане, которые, как известно, не имеют дела со свининой. Надписью этой дают понять, во-первых, что здесь свинины нет и что спрашивать ее есть невежливость и оскорбление (шутники, злоупотребляющие этой религиозной заповедью мусульман, рискуют даже нарваться на нож), во-вторых, что мясо (по преимуществу баранье) здесь непременно свежее, так как в Китае резаки обыкновенно мусульмане. Мечеть тут же, неподалеку. Заходим, Мулла (ахун) в тюрбане некитайского типа радушно встречает нас и ведет в свой дом, полный арабских книг. Поражает точность китайской транскрипции собственных арабских имен. Долго беседуем с почтенным наставником, причем более сами подвергаемся опросу, чем можем что-либо узнать. Любопытно все-таки, что на китайской территории не особенно-то легко водворить целиком иноземное учение. Так, наиболее популярными брошюрами при храме все же являются брошюры о любви к родителям и их важной роли в нашей жизни. Воинственный фанатизм и гурии рая — не особенно важные стимулы в глазах китайцев. Напротив, китаец глубоко возмущается их безнравственностью.

Прощаемся с ахуном самым трогательным образом и сопровождаемые ребятами всего села идем далее. Заходим в начальное училище первого и второго разрядов (в одном здании), построенное по полуевропейскому образцу, исключительно на частные средства. Входим в школу во время рекреации. Группа учеников на чистом дворе смотрит на нас в изумлении и на первых порах никак не может примириться с