Стивен Каллахэн - Дрейф. Вдохновляющая история изобретателя, потерпевшего кораблекрушение в открытом океане Страница 10

• Еще один 30-метровый бросательный конец.

• Разнообразные скобы из нержавеющей стали.

• Разнообразные стропы: тридцатиметровая тонкая (3-миллиметровая) и средняя (6-миллиметровая) лини и 20 метров толстой буксировочной веревки толщиной 9,5 миллиметра, привязанной к бую, плывущему за кормой.

• Сигнальный радиомаяк.

• Ракетница с двенадцатью красными парашютными осветительными ракетами, тремя красными сигнальными ракетами, двумя ручными оранжевыми дымовыми сигнальными ракетами, тремя ручными красными сигнальными ракетами и одной ручной белой сигнальной ракетой.

• Литр воды в пластиковой канистре.

• Два куска трехмиллиметровой фанеры, которые можно использовать в качестве разделочных досок.

• Два штыря рулевой петли и две петли рудерпоста – детали руля яхты.

• Короткое подводное ружье со стрелой.

• Сумка с едой: триста граммов арахиса, полкило консервированной фасоли, около трехсот граммов говяжьей солонины и около трехсот граммов размокшего изюма.

• Маленький проблесковый маячок.

Кроме того, я спас с яхты небольшой кусок подушки из пенопласта с закрытыми порами, полтора кочана капусты, кусок грота, буй «человек за бортом», подковообразный спасательный нагрудник, спальный мешок и нож для кожи.

Несколько лет назад я купил на распродаже книгу по технике выживания в море Дугала Робертсона. Теперь для меня она дороже всех сокровищ мира. Подводное ружье я купил на Канарских островах. На «Соло» ему не было применения, и, пару раз стукнувшись о него головой, я запихал его в сумку с аварийным снаряжением. Пришлось немного изменить положение гарпуна, иначе он не помещался внутрь. И, как выяснится потом, это было невероятно удачное решение.

Я начинаю вести дневник, куда вношу сведения о своем самочувствии, состоянии плота и количестве еды и воды. Делаю навигационные записи, веду судовой журнал. «Я потерял все, кроме своего прошлого, друзей и, конечно, футболки. Ха-ха! Выдержу ли я? Не знаю». Эти ценные строки выводятся на дешевых бумажках размером девять на девять сантиметров, и я стараюсь писать как можно разборчивей. Даже эта простая задача кажется непосильной: плот постоянно качается из стороны в сторону. Я берусь за записи только тогда, когда уверен, что плот не опрокинется или не будет залит. Закончив писать, заворачиваю бумаги в два пластиковых пакета, каждый пакет аккуратно завязываю, кладу их вместе с пособием по выживанию в еще один пластиковый пакет, а потом засовываю в сумку с аварийным снаряжением.

Если плот сохранится в целости, а я не раздобуду дополнительной еды или воды, то смогу продержаться в лучшем случае до 22 февраля, то есть еще четырнадцать дней. К тому времени я смогу добраться до судоходных путей, где у меня появится небольшой шанс быть замеченным. Обезвоживание уже скажется. Мой язык будет распухать, пока не перестанет помещаться во рту, а потом почернеет. Глаза глубоко западут. Я буду бредить – и наступит смерть.

Между секундами проходит целая вечность. Я напоминаю себе, что время не стоит на месте. Секунды копятся, как покерные фишки, превращаются в минуты, минуты – в часы, часы – в дни. Время обязательно пройдет. Через несколько месяцев я буду вспоминать о нынешнем аду, сидя в удобном кресле… конечно, если мне повезет.

Меня трясет от отчаяния. Я хочу плакать и ругаю себя за это. Приди в себя. Нужно собраться. Ты не можешь позволить себе впустую терять воду. Кусаю губы, закрываю глаза и внутренне рыдаю. Выживание, сконцентрируйся на выживании! Подо мной – чистые океанские глубины в две мили. Но я не вижу там никаких живых существ, которые могли бы послужить мне пищей. Море слишком бурное, чтобы можно было воспользоваться опреснителями на солнечной энергии. Теперь остается надеяться лишь на то, что меня найдут.

Буй «человек за бортом» разрезает волны за кормой. Его яркий флажок поднимается на каждом гребне, когда плот исчезает во впадине между волнами. Это должно сделать меня более заметным для проходящих кораблей. Если «Соло» все еще держится на плаву, шансы на то, что кто-нибудь наткнется на то, что от него осталось, удваиваются. Разумеется, они очень малы, но это все, что у меня есть на данный момент. «Дешевые развлечения – лучше, чем никакие», – всплывает в моей голове. Почему-то собственные шутки меня не веселят. Я больше не улыбаюсь, но продолжаю искать смешные стороны во всем, в чем могу, чтобы снять напряжение.

Теперь мне почти ничего не остается, кроме как наблюдать и грезить наяву. Перед глазами проходит моя жизнь в мельчайших деталях, как постоянно крутящийся второсортный фильм. Я пытаюсь переключить мысли на то, чем хотел бы заняться, если мне удастся спастись. Я буду проводить больше времени с родителями и друзьями, дам им понять, насколько сильно я их люблю. Грезы о будущем, тихих домашних вечерах, проектировании яхт и спасательных плотов, о больших порциях вкусной еды облегчают тоску. Прекрати! Ты не там. Ты в чистилище. Не стоит тешить себя фальшивыми надеждами. Думай о том, чтобы выжить!

Но желание мечтать не проходит, ведь это мое единственное утешение. Я постепенно смиряюсь с разочарованиями прошлого и начинаю понимать, что приобрел ценный опыт и подготовку, возможно вполне достаточные для того, чтобы пережить нынешнее испытание. Если я выкарабкаюсь, то смогу вести лучшую жизнь. И даже если я не отмечу свой тридцать первый день рождения, то все равно смогу с пользой провести это время. Мои записи найдут на борту плота, даже если умру. Они могут быть полезны для других, особенно для тех, кто занимается мореплаванием и может оказаться в подобной ситуации. Это последняя услуга, которую я могу оказать человечеству. Мечты, идеи, планы – это не только бегство от реальности, они дают мне цель, повод для того, чтобы держаться.

Утром 8 февраля буря немного стихла. Волны продолжают накатывать на плот, некоторые до сих пор достигают высоты пяти метров или более. Но у них больше нет закручивающихся гребней, и бьют они по плоту не так часто. Я всматриваюсь в водную пустыню. Здесь нет оазисов, нет колодцев или тенистых пальм. Как и в пустыне, жизнь здесь есть, но она эволюционировала в течение тысячелетий, приспособившись выживать без пресной воды.

Мимо меня плывет на север маленький кусок саргассы. Саргассовые водоросли, океанское перекати-поле, растут без корней и свободно бороздят морские просторы.

8 февраля

4-й день

Великое Саргассово море лежит к северо-западу. Легенды утверждают, что сотни корабельных остовов стоят там, увязнув в массе водорослей. Здесь этих водорослей совсем мало, а жаль: их можно было бы использовать для определения моей скорости.

Воды Мирового океана находятся в постоянном движении. В океанах так же, как и в атмосфере, складываются различные метеорологические условия. Подводные штормы проносятся через ущелья и каньоны между подводными горными хребтами. Воздушные потоки над поверхностью земли отражают потоки основных океанских течений и воздействуют на них. В некоторых районах океан почти неподвижен, а воды практически стоячие. В других течениях они мчатся, как автомобили по автостраде. К самым значительным водным «трассам» относятся Гольфстрим, Агульясское течение, течение Гумбольдта, Южное Экваториальное течение, муссонные течения Индийского океана и Лабрадорское течение. Некоторые проходят более пятидесяти миль за день. Я путешествую по более медленной дороге, Северному Экваториальному течению, делая от шести до двенадцати миль в день. Сопровождаемое ветром, оно неуклонно стремится к Карибским островам.

Как будто после нажатия на газ, ветер выталкивает меня на «скоростную полосу». Я могу плыть быстрее, чем течение. Карта Индийского океана для меня почти бесполезна, так что я рву ее, скатываю из бумаги шарики, немного смачиваю, чтобы их не сдуло ветром, и смотрю, как они уплывают прочь. Они находятся на самой поверхности, им нужно более двух минут, чтобы достичь буя «человек за бортом». Буй находится в двадцати метрах за кормой (или в 1/90 морской мили). Этот примитивный лаг показывает, что я двигаюсь со скоростью всего восемь миль в день. Учитывая течение, средняя скорость которого составляет семнадцать миль в день, мне понадобится еще двадцать два дня, чтобы достичь судоходных путей. Это слишком долго, слишком, слишком долго. Самое время что-то предпринять.

Я вытаскиваю плавучий якорь, пульсирующий в воде, как медуза, как будто тянущий за собой океан. Убеждаюсь, что он готов для того, чтобы его можно было быстро установить при малейшем намеке на то, что волны могут нас опрокинуть. Плот начинает идти быстрее, легче поддаваясь толчкам ветра, гонящим его вперед. Теперь моя скорость составляет от двадцати пяти до тридцати миль в день. Мне все еще предстоит долгий путь до судоходных путей, но с увеличением скорости я чувствую прилив оптимизма. Теперь я могу сделать это, по крайней мере теоретически.