Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов Страница 11

Когда «Рюрик» подходил к английским берегам, в голове Адальберта Шамиссо сложились краткие характеристики его спутников. Он намеревался сообщить их в письме Эдуарду Хитцигу. О себе решил Шамиссо написать иронически: пока он оказывается «пассажиром на военном корабле, где не полагается иметь пассажиров».

ДВОЙНАЯ ПОПЫТКА

Крузенштерн не зря ездил в Англию. Об экспедиции «Рюрика» узнали в стране мореходов; о ней писали в газетах, говорили в лондонском адмиралтействе, толковали в портовых кабачках.

Секретарь адмиралтейства Джон Барроу сдержал слово: спасательный бот, с внутренними воздушными ящиками, предохраняющими от потопления, был готов к сроку.

Барроу вдобавок известил начальника Плимутского порта адмирала Монлея о скором прибытии русского брига и просил оказать ему помощь.

Поэтому, когда адмиралу доложили, что двухмачтовый корабль из Кронштадта стал на якорь в бухте, Монлей сказал:

— Очень хорошо! Я жду капитана.

Коцебу отдал визит начальнику порта, договорился о приемке спасательного бота и поспешил к другому жителю Плимута.

Тот радушно принял его в своем небольшом доме, укрытом вьющимися растениями, и сразу же осведомился о здоровье «старины кэпа Крузенштерна».

Видбей — так звали плимутского джентльмена — был старым морским волком, «смоленой шкурой», как говорят англичане; он знавал Крузенштерна еще в те давние времена, когда русский моряк служил волонтером в британском флоте.

Коцебу передал Видбею письмо Крузенштерна, и старый штурман, крякнув от удовольствия, вздел очки и разорвал конверт.

— Старина Крузенштерн, — сказал Видбей, дочитав письмо и пряча его в глубокий карман куртки, — просит меня кое-что рассказать вам.

И штурман, прихлебывая чай со сливками, принялся рассказывать Коцебу о своих плаваниях с Джорджем Ванкувером от Калифорнии до Аляски в конце минувшего, восемнадцатого века…

Спасательный бот оказался весьма велик, и матросы «Рюрика» с трудом подняли его на палубу. рябой подшкипер Никита Трутлов по-хозяйски осмотрел свое новое имущество, похлопал по нему большой волосатой рукой с вытатуированным голубеньким якорьком:

— Добрая работа.

«Рюрик», приняв дополнительный запас пресной воды, дождался попутного, северо-восточного ветра и отсалютовал гостеприимному Плимуту.

Однако не успели еще моряки выйти из залива, как ветер внезапно переменился. Набирая скорость, он тянул с юго-запада. «Рюрик» тотчас начал терять ход. Ветер сносил его к прибрежным скалам.

Тяжелые осенние тучи плотно закрыли небо. Быстро спустилась ночь, одна из тех бурных, непроницаемых и страшных ночей, какие бывают в Ла-Манше осенью. Атлантический океан словно не хотел пускать в свои просторы маленький бриг. Океан точно предупреждал: «Не ходите дальше, не ходите! Сгинете, погибнете! Не сметь ходить, люди!»

Шторм разыгрывался стремительно. Коцебу и Шишмарев, набросив зюйдвестки, стояли на палубе. Капитан был бледен.

— В самом начале, Глеб, — с горечью сказал он Шишмареву. — Ужель не поборем шторм? Первый шаг только сделали.

— Нам одинаково опасно, что в море держаться, что в гавань воротиться, — заметил Шишмарев.

— Пойдем ближе к маяку, — решил капитан.

Огонь Эддистонского маяка плясал перед ними. Потом яркий свет его начал отдаляться. Вот он все реже и реже мелькал во тьме, и, когда он совсем пропадал, отчаяние охватывало экипаж «Рюрика» — значит, бриг неудержимо сносило к берегу. Вот снова мигнул эддистонский светоч, еще и еще раз, словно подбадривая моряков. Но вот… где он, где свет? Маяк окончательно исчез.

Шторм ревел, гнул мачты, швырял бриг. Внезапный яростный порыв ветра и… треск дерева, которого так боится слух моряка. Обломки рухнули на палубу, и несколько матросов, подбежав с фонарем, разглядели сломанный гик.[4]

— Первая рана «Рюрика», — тихо сказал Шишмарев.

Сквозь тяжелые, быстро и плавно несущиеся тучи просочился серенький слабый свет. Коцебу зашел в каюту. Был уже шестой час. Шторм не утихал, пенные валы подбрасывали бриг.

Натуралист, живописец и доктор лежали в каюте, вцепившись в края коек. Вид у них был жалкий. Холодный пот стекал по измученным лицам, глаза блуждали. Морская болезнь так их измотала, что они уже не думали ни об опасности, ни о возможности кораблекрушения; они, пожалуй, вовсе уже не способны были к размышлениям; они слышали только жалобный стон корпуса брига да тяжелый топот матросских башмаков на палубе. Этот непрекращающийся топот доводил их почти до исступления. И почему-то всем им казалось, что если бы только прекратился топот над головою, то окончились бы и их страдания.

И вдруг сразу полегчало; утихли шаги, бриг перестал стенать и раскачивался уже не так резко.

Раньше других поднялся Логгин Хорис. Он вышел на палубу и сперва зажмурился от дневного света, а потом удивленно раскрыл глаза: бриг стоял почти на том же месте бухты, откуда недавно ушел.

Хорис поглядел на берега бухты, и ему показалось до того милой эта старая, холмистая земля, что он чуть было не расплакался. Сдержав волнение, он оглянулся. На палубе никого не было, и только двое вахтенных клевали носом у грот-мачты. Он посмотрел в окно капитанской каюты — Коцебу спал в кресле, вытянув длинные ноги и свесив руки. Лицо его было истомленным и спокойным, он улыбался во сне.

Несколько дней спустя, изготовив новый гик и установив его, «Рюрик» с попутным ветром вторично покинул Плимут.

— Ну, помогай, господи, — перекрестился кто-то из матросов.

— Бог-то бог, — хмуро обронил другой, — а глянь-ка…

Опять, точно так же, как в прошлый раз, ветер менял направление. И опять — зюйд-вест.

Шишмарев выругался.

— Попрем на рожон, что ли… — раздраженно предложил он капитану.

— Ветер не переспоришь, — возразил Коцебу и приказал возвращаться. — Вон, взгляни, и датчане бегут в Плимут.