Иван Медведев - Повесть Южных морей Страница 14

Утром следующего дня, благодаря шпионам вождя Ваеатуа, Блай уже знал, где затаились дезертиры. Капитан с двумя старшинами и несколькими гардемаринами совершили марш бросок в предгорные районы. Окружив хижину-убежище дезертиров, Блай, вышел на поляну и предложил им сдаться.

– Не усугубляйте свою вину, Черчилль. Попробуйте только выстрелить, и тогда вам конец. Я сожгу вас там живьём.

У беглецов во время опасного плавания намок порох.

– Мы сдаёмся, капитан, – раздался из-за бамбуковой стенки голос Черчилля. Появился сам капрал с виноватой улыбкой на лице. – Поверьте, я сожалею о случившимся, капитан. Сам не знаю, что нашло на меня и этих двух ребят той звёздной ночью.

Церемониал исполнения наказаний служил на флоте определённым целям. Привязанного к грот-мачте, после оглашения вида проступка, секли в назидание при всей команде. Миллуорд и Маспретт получили по сорок восемь плетей, Черчилль, невзирая на унтер-офицерское звание, двадцать четыре25. На третьем десятке обычно начинала лопаться кожа, но бичевание продолжалось, если капитан не подаст знак боцману. Потерявшего сознание Маспретта унесли на руках. В заключении Блай произнёс гневную речь:

– Вина ложится не только на дезертиров, но и на младших офицеров. Вместо того, чтобы служить примером, вы сами сплошь и рядом нарушаете служебный долг. Вчера штурман во время моего отсутствия забыл завести хронометр, и он остановился! Будь у меня достойный офицер на вашу должность, Фрайер, я бы разжаловал вас в матросы. Каждый из вас думает только об удовольствиях. Сегодня утром я распорядился просушить топсели. Парусный мастер Лебог ни разу не удосужился проверить их сохранность с тех пор, как мы прибыли на Таити. Топсели прогнили, и теперь их остаётся только выбросить. При таком отношении к парусам мы не доплывём и до Батавии.

Особенно капитана раздражали безответственные поступки и наплевательское отношение к службе тех людей, которых он хорошо знал, плавал с ними раньше и доверял им, как, например, Лоренсу Лебогу. Обманутое доверие в глазах капитана – непростительный проступок, настоящее предательство. Под маской железного командира Блай скрывал сентиментальность и впечатлительность.

Гардемарин Хейворд продолжал сидеть под замком в кандалах.

6 февраля вахтенные матросы обнаружили, что якорный канат перерезан у самой воды и держится на одной пряди. Кто-то совершил преднамеренное злодеяние; судно даже при лёгкой качке могло выбросить на рифы. Блай не знал, что таким способом Ваеатуа надеялся освободить из-под ареста Хейворда, своего тайо26.

Капитан усилил охрану корабля, каждый два часа заставлял матросов проверять якорные канаты и обыскивать нижнюю палубу, где хранился порох. В редкие часы досуга моряки тосковали в душном кубрике по удивительной стране Таити, в то время как неутомимый капитан составлял карты, регулярно брал высоту солнца, прилежно составлял таитянский словарь. Взаимоотношения командира и лейтенанта Флетчера изменились. Возникшая в плавании дружба испарилась. Блай пришёл к выводу, что панибратские отношения вредят делу, и обращался к лейтенанту подчёркнуто официальным тоном. Флетчеру казалось, что капитан мстит ему за счастливо проведённые дни на острове, завидует ему и придирается без всякой причины, с юношеским эгоизмом посчитал себя обиженным и не заслуживающим такого обращения.

В конце февраля начали готовиться к отплытию. На борту морили крыс и тараканов, чтобы они не испортили саженцы. На помощь мобилизовали два десятка кошек, предки которых сбежали с европейских кораблей на остров и расплодились там в большом количестве.

Флетчер, приманивая рыбой мяукающую компанию, встретил Мауатуу. Девушка, как всегда, была приветлива, весела и никак не могла понять, почему хмурится и грустит её белый тане, когда жизнь так прекрасна. За деревьями у берега тихо шипят волны, колышутся над головой кокосовые пальмы, поют птицы, а перетане думает о чём-то далёком. Может, о своей родине, где у него есть другая женщина?

– Я больше не нравлюсь моему тане? – щебетала девушка. – Когда ты со мной, ты не должен думать о других делах.

Мауатуа комично подражала мимике печального лейтенанта, шутливо кидала в него переспелые бананы и всё ждала. Когда он рассмеётся, побежит за ней, подхватит на руки и унесёт в ближайший лесок, где журчат, скрытые листвой, ручьи. Дитя природы, таитянка жила одним днём, она не могла понять заботы белых людей, их тревогу за будущее и муку расставания с прошлым.

В середине марта ливни прекратились. Блай начал погрузку саженцев в судовую оранжерею. Помаре был безутешен. Он опасался, что его враги отнимут у него все полученные от англичан сокровища, едва скроется за горизонтом его могущественный покровитель. Вождь умолял капитана взять его с собой в страну, где много красных перьев, столь ценимых на Таити27. Блаю стало жалко Помаре, он даже успел немного привязаться к плутоватому туземному князьку. Капитан сделал вождю прощальный подарок: два мушкета, два пистолета с тысячей зарядов на каждый ствол и двух корабельных псов. Хитрый Помаре недаром всё это время прикармливал английских собак, надеясь выпросить этих надёжных сторожей, которых его соплеменники очень боялись.

Как только по побережью распространился слух, что англичане собираются в обратный путь, к кораблю устремились гружённые снедью каноэ. Целую корзину кокосовых орехов отдавали почти даром, за одну бусинку. В возникшей на палубе сутолоке таитяне жульничали, сбывали один и тот же товар по несколько раз.

Хитихити, имевший на архипелаге славу великого путешественника и полководца, объяснял соплеменникам управление парусами и назначение всех предметов на судне. Подобно многим европейцам, он заменял знания невозмутимым апломбом и находил ответ на любой вопрос.

Попрощаться прибыли братья Помаре с многочисленной свитой, тайо и подругами англичан. Одни, объятые тихой печалью, пускали слезу, другие соревновались в том, кто из них будет громче кричать, однако внимательному взору было заметно, что в поведении большинства таитян больше притворства, чем истинной печали.

Многие моряки знали, что их темнокожие красавицы скоро принесут им детей. Видя, как убиваются женщины перед разлукой (по таитянскому обычаю, выражая горе, следовало расцарапать себе лицо) матросы невольно сравнивали таитянок с жёнами и подружками, оставшимися дома, и эти наблюдения говорили не в пользу последних.

Помаре на прощание спросил Блая, останутся ли они друзьями, когда перетане вернутся?

– Конечно, – кивнул капитан. – Король Англии щедро наградит своего друга Помаре за саженцы хлебного дерева.