Корабль Его Величества «Улисс» - Алистер Маклин Страница 14

корабли охранения, хотя они и назывались эсминцами. Это название было, конечно, чисто символическим, потому что в действительности это была «сборная солянка» из кораблей самого различного назначения. Один из них — «Нэрн» — был фактически фрегатом речного флота водоизмещением полторы тысячи тонн, другой — «Игер» — минным тральщиком, а третий — «Гэннет» — старым корветом, предназначенным для каботажного плавания.

«Вектра» и «Викинг» представляли собой эсминцы устаревшего образца, тихоходные и слабо вооруженные, правда, достаточно прочные и надежные. Эсминец «Бэллиол» также являлся кораблем устаревшей конструкции и совершенно не годился для действий в северных морях. «Портпатрик» был одним из пятидесяти четырехтрубных эсминцев периода первой мировой войны, переданных Англии Соединенными Штатами по ленд-лизу. Никто даже не пытался угадать, сколько этому кораблю лет. Он постоянно привлекал к себе внимание всего флота, и как только погода портилась, все с интересом следили за ним. По слухам, два корабля такого же типа затонули в Атлантике во время шторма, перевернувшись вверх килем. Такова уж, видно, природа человека — каждый хотел поскорее насладиться грандиозным зрелищем и ждал ухудшения погоды, чтобы лично убедиться в обоснованности этих слухов. Как к этому относился экипаж «Портпатрика», сказать было трудно.

Семь кораблей охранения несли свою службу весь день: фрегат и тральщик шли впереди, эсминцы — по бортам, а корвет — позади. Восьмой эскортный корабль — «Сиррус» — современный быстроходный эсминец типа «S» под командованием капитана 3 ранга Орра без устали носился вдоль и поперек всего строя эскортного соединения. Командиры кораблей завидовали Орру, получившему такое задание от Тиндэла. Но зависть командиров не была злобной, и никто не обижался, что именно «Сиррусу» оно досталось. Этот корабль, как ни один другой, был хорошо подготовлен и оснащен для обнаружения и уничтожения притаившихся в засаде подводных лодок противника.

Джонни Николас посматривал из иллюминатора кают-компании на покрытое серыми тучами небо. Даже добрый снег, укрывавший тысячи грехов, не мог сделать эти угловатые, неуклюжие и устаревшие корабли более привлекательными.

Николас подумал, что ему следовало бы, наверное, чувствовать себя горько обиженным милордами из адмиралтейства, разъезжавшими сейчас в своих шикарных «лимузинах» или сидевшими в удобных креслах за столиками, где разложены огромные карты с флажками. Эти джентльмены отправили потрепанные корабли флота в суровые воды северных морей для борьбы с новейшими подводными лодками противника. Но эти мысли быстро развеялись. Николас знал, что адмиралтейство с удовольствием дало бы соединению дюжину новых эсминцев, если бы они у него были. Николас понимал, что обстановка крайне тяжелая, что в первую очередь следовало удовлетворить потребность в кораблях на Атлантике и на Средиземном море.

Николас подумал, что ему надлежало бы с чувством горькой иронии относиться к старым, потрепанным кораблям своего соединения. Но и такого чувства у него не было. Он знал, на что способны эти корабли и как они уже себя показали. Если Николас и испытывал какие-то чувства по отношению к ним, то это было чувство восхищения, может быть, даже гордости. Николас неловко поежился и отошел от иллюминатора. Его взгляд упал на Карпентера. Тот, откинувшись в кресле, положил ноги, обутые в высокие, отороченные мехом сапоги, на крышку электрокамина.

Штурман «Улисса» лейтенант Карпентер был лучшим другом Николаса, одним из тех моряков, которыми, по мнению Николаса, можно гордиться. Карпентер везде чувствовал себя как дома: на танцплощадке, на быстрокрылой яхте, на пикнике, на теннисном корте и за рулем своего автомобиля, но служба на флоте была для него смыслом всей жизни. За безудержной удалью и острым умом скрывался глубокий романтизм, беспредельная любовь к морю, которую он всячески скрывал.

Николас сам удивлялся, почему он дружит с Карпентером. Ведь они так не похожи друг на друга. Для разудалого Карпентера сдержанность и молчаливость Николаса были отрицательными качествами. Николас же всей душой отвергал те строгие устои морской службы, которыми так восхищался Карпентер. Возможно, из-за чрезмерно развитого в нем индивидуализма и любви к независимости, столь характерных для шотландцев, Николас был ярким противником жесткой корабельной дисциплины, всякого проявления власти и бюрократизма.

Даже три года назад, когда начавшаяся война заставила Николаса покинуть госпиталь в Глазго, он уже подозревал, что его личные взгляды вступят в острые противоречия с требованиями старших по службе. Так оно и случилось. И тем не менее Николас стал первоклассным офицером.

В динамике, висевшем в углу кают-компании, что-то щелкнуло. По горькому опыту Николас знал, что когда включают корабельную радиотрансляционную сеть, хорошего не жди.

«Вниманию всех! Вниманию всех! — прозвучал металлический голос радиста. Карпентер даже не пошевельнулся. — В семнадцать тридцать с обращением к экипажу выступит командир корабля. Повторяю: командир корабля выступит с обращением к экипажу в семнадцать тридцать».

Николас толкнул Карпентера ногой.

— Проснись. Уже пора, если хочешь выпить чашку кофе перед заступлением на вахту.

Штурман открыл глаза, тяжело вздохнул и лениво потянулся.

— Кроме того, — продолжал Николас, — там, на палубе, просто прекрасно: море серчает, температура понижается, ветер усиливается. Как раз то, что ты любишь, Энди.

Карпентер снова потянулся, снял ноги с крышки камина и сел, низко наклонив голову. Длинные прямые волосы закрыли его лицо и руки.

— В чем дело? — хрипло спросил он, все еще не очнувшись от сна. Потом улыбнулся. — Знаешь, Джонни, где я сейчас был? У нас на Темзе. Там сейчас лето. Лето в самом разгаре. Тепло и тихо. Она была одета во все зеленое…

— У тебя, наверное, несварение желудка, — резко оборвал его Николас. — Все у тебя в розовых тонах… Сейчас половина пятого. Через час по радио выступит командир. В любой момент могут объявить тревогу. Давай-ка лучше поедим.

Карпентер встал, потянулся, подошел к иллюминатору, посмотрел через него на море и поежился от холода. Потом сказал:

— Интересно, что сегодня скажет старик.

— Не знаю. Посмотрим, каким тоном он будет говорить. Положение, как говорят, не из блестящих. — Николас попытался улыбнуться, но улыбка исчезла, едва успев появиться.

— Ведь матросы не знают, что мы снова идем в Мурманск, хотя догадаться, конечно, нетрудно.

— Да… — протянул Карпентер. — Не думаю, что старик будет пытаться как-то затушевать опасности, ожидающие нас в пути, или извиняться перед людьми, говорить, что это не его вина.

— Ты прав, — согласился Николас. — Наш командир так не поступит. Это не в его характере. Он никогда не снимает с себя вины. — Николас посмотрел на камин. Потом перевел взгляд на друга. — Командир — больной человек, Энди, очень больной.

— Что? — удивился Карпентер. — Болен? Ты шутишь?

— Нет, не шучу, — прервал его Николас и неожиданно перешел на шепот: в кают-компании появился капеллан Уинтроп. Он нравился