Алекс Белов - Зелёные Созвездия Страница 24

— Ну вот как-то так, — жмёт плечами Володька, нервно поглаживая руль велосипеда. — Сегодня ночью они велели приехать. Сказали, что тебе одному сложно.

— Они? — спрашиваю я.

— Природа, — уточняет Володька. — У нас во дворе три дерева растёт: Дуб и две Лиственницы. Они мне уже три дня про тебя рассказывают. Начали с того, как ты в Море заблудился. Я каждый день к ним бегу и спрашиваю как ты. Интересно же. А вчера им Каштан на тебя пожаловался.

— Ябеда, — незлобно бурчу я и кошусь в сторону его кроны, что виновато выглядывает из-за крыши дома.

Володька легонько смеётся. Смех у него заливистый и заразительный.

— Мне тебя стало действительно жалко, — говорит он. — И никого рядом нет, чтобы помочь, вот я и приехал.

Моё настроение в разы поднимается, и я почти смеюсь. К нам уже с крыльца бежит мама.

— И чем мы будем сейчас заниматься? — спрашиваю.

— Поехали куда-нибудь, — говорит Володька. — Где можно поговорить.

— Мальчики, у вас всё в порядке? — взволнованно спрашивает подоспевшая мама.

— Да, — тут же отвечаю я. — Мы хотим сейчас куда-нибудь съездить.

— Это замечательно, — мама наконец меняется в лице. — Только, Никита, тебе надо позавтракать и умыться. Может, Володя составит тебе компанию?

— Может, — размашисто кивает Володька.

Дедушка свалил всё на несварение желудка, поэтому пока я питаюсь растительной пищей. Через какое-то время мама, конечно, задастся вопросом, почему моё несварение так надолго затянулось, но пока можно об этом не думать. Я накладываю гору овсяной каши, готовлю бутер с маслом, достаю апельсиновый сок. Пожалуй, единственное блюдо, которое не вызывает боль. Я ставлю тарелку и перед Володькой, который сидит напротив и болтает ногами.

— Никита! Нужна ему твоя каша? — наиграно строго заявляет мама, суетящаяся у плиты. — Я могу сделать что-нибудь существенное, яйца пожарить с колбасой.

Мне становится плохо только от одних слов, и я не знаю, что ответить, но Володька находится.

— Нет-нет, мне можно просто хлеб с маслом. У меня тоже несварение желудка.

На секунду повисает тишина. Мама в растерянности, а потом я и Володька срабатываем синхронно и смеёмся.

— Шутники, — ворчливо улыбается мама и возвращается к плите, а я вдруг протягиваю раскрытую ладонь Володьке. Дай пять. И он хлопает своей ладонью по моей.

— Хватит уже дурачиться, Никита, намажь гостю бутерброд. И оденься уже, в конце концов! — просит мама.

— Так мне хлеб мазать или одеваться? — спрашиваю.

— Мажь! — с улыбкой прикрикивает она, а потом поворачивается с заварным чайником к Володьке. — Вова, чаю?

Тот отшатывается от чайника как от раскалённой подковы.

— Нет-нет! — спешно заявляет он. — Можно соку или молока?

И я его понимаю. Вчера днём сам попил чай, так потом живот болел, но не так, как при несварении, а будто внутри хищник поселился. Почти как в случае с кроликом, но не так сильно.

Мама лезет в холодильник за соком, а я пересекаюсь взглядом с Володькой. Мы смотрим друг на друга и всё понимаем без слов. Чёрт, как же это здорово, найти похожего на тебя. За полчаса черноволосый веснушчатый пацан становится мне почти братом.

Вскоре мама уходит, оставив нас одних, и некоторое время под потолком кухни летает лишь наше чавканье. Я смотрю на Володьку, он смотрит на меня.

Чего смотришь? — пробую я спрашивать мысленно.

Жду вопросов, — отвечает тот.

Подобная телепатическая болтовня совсем не похожа на чтение мыслей, как об этом рассказывают по телевизору. Я слышу от Володьки слова только тогда, когда он обращается ко мне. Я не могу полностью слиться с его головой и узнать, что в ней творится, хотя чувствую Вовкину сущность, как сущность Каштана. Я уверен, что без слов, даже с закрытыми глазами, понял бы, грустит Володька или радуется, стоило бы ему ко мне приблизиться. Смог бы прочувствовать каждое переживание, что мелькало в его душе, но прочесть мысли и, скажем, уличить в предательском плане смотаться на свидание с девчонкой, не смог бы.

— Объясни мне в плане еды, — говорю я вслух. — Что нам можно есть, а что — нет.

— Никаких животных, никакой рыбы, — тут же отвечает Володька. — Если только тебе не нравится чувствовать их смерть. Чем страшнее умрёт животное, тем ужаснее ты будешь себя чувствовать. У тебя как всё началось?

— С кролика, — отвечаю я, сразу поняв суть вопроса. — Дедушка на охоте пристрелил и сготовил. А я поел. Меня выворачивало несколько часов, даже ночью.

Володька перестаёт есть и морщится. Чёрт возьми, он прямо чувствует мою боль. Наверное, я тоже так умею или научусь со временем.

— Вот. В одном тайском ресторанчике есть такое блюдо, — говорит Володька. — Там рыбу подают обжаренную, но живую.

— Это как?

— Ну её режут очень осторожно ёлочкой, обжаривают в масле и подают на стол. Вся прелесть блюда в том, что рыба на момент подачи должна быть жива. — Я на минуту перестаю есть, мне становится страшно и больно. — Так вот если ты бы её попробовал поесть, думаю, ты бы точно упал в кому от болевого шока. Тебе бы показалось, что ты себя ешь. Прямо по-настоящему.

— А ты откуда знаешь? — шепчу я. — Пробовал?

— Ни в коем случае, — отшатнулся Володька. — Я видел по телевизору, а потом просто сопоставил соответствующие факты.

— Ужасно. Но дело не только в животных ведь. В остальном как? Почему я могу пить какао с молоком, а от чая по телу озноб и лёгкое недомогание? — спрашиваю.

— Смотри. Здесь всё просто. — Володька откладывает бутерброд. — Нельзя есть и пить то, что забирают у Природы с болью. Со смертью.

— Так. — Я не совсем понимаю.

— Ты знаешь как делают кофе?

— Ну да. Берут зёрна, сушат и мелют. Вот и получается кофе.

— А как делают чай?

— Обрывают чайные листья, сушат и… — я сбиваюсь. — Ааааа, погоди. Яблоки можно есть потому, что это… это…

— Плоды, — тут же отвечает Володька. — Как кофейные зёрна. Для этого на деревьях и растут плоды, чтобы потом упасть для продолжения рода. Деревья специально растят их, чтобы избавиться. Если ты сорвёшь плод, ты не причинишь боль дереву, но если ты сорвёшь лист, жди беды. Ты можешь использовать листья в пищу только тогда, когда они упадут. Ты можешь съесть всё дерево, если оно умерло. Но если ты что-то от него оторвал, а оно ещё живо, то всё.

— Жди беды, — улыбаюсь я.

— Так точно, — сияет Володька. — Хлеб — это зёрна пшеницы. Овсянка — то же самое. От животных ты можешь брать только молоко. Сильно болит после яиц.

— Я вчера пробовал яичницу, — говорю я. — Только пожевал, а уже во рту боль пошла. Я тут же выплюнул.