Константин Бадигин - Секрет государственной важности Страница 25

Японец что-то крикнул. На палубе шхуны мгновенно скопились люди. «Сколько у них тут народу!» — успел подумать Федя.

Из рубки выбежал японец в морской фуражке с винтовкой, клацая на ходу затвором.

— Наша стреляй буду! — крикнул большезубый. — Уходи прочь!

— Брось, Серега, — удержал Великанов за рукав приятеля. — И вправду пристрелит. — Дрожа от негодования, он медленно выговаривал слова, стараясь не глядеть на шхуну. — Заступиться за нас некому.

Горькую обиду почувствовали моряки: нашу рыбу ловят и в нас же стрелять…

— Заплатите за все: и за рыбу, и за березки! — белый от гнева, кричал Ломов.

Федя и раньше слыхал о грубом произволе японцев. Но рассказы других никогда так не убеждают, как собственные глаза. И вот теперь он увидел, и страшный гнев охватил его.

Как-то само собой случилось, что Великанов и Сергей Ломов дали друг другу слово отомстить. Они решили всеми силами помогать партизанам, бороться с японской военщиной и белогвардейцами. «Уничтожим на пароходе карателей!» — чуть было не сорвалось с Фединых губ, но какая-то сила удержала его. Нет, он не имеет права все доверить Ломову — это не личная тайна. Однако матрос ему нравился. Федя внимательно посмотрел на него: простое лицо, широко расставленные синие, доверчивые глаза.

— Будем друзьями, Сергей, — предложил Великанов, протягивая руку, — и в радости и в горе.

Ломов с готовностью крепко пожал ее.

— Наша смена подходит, — посмотрев на часы, заторопился он и вдруг неожиданно сказал: — Слушай, Федор, спасем старика ороча, выкрадем из амбара… Я смотрел, стены там не крепкие, еле дышат.

— Согласен, сам хотел предложить, — обрадовался Федор.

На том и порешили.

Моряки работали на водозаборе босиком, с подвернутыми штанами. Ни один час не пропал даром: пока на реке наливалась одна пара кунгасов, вторую откачивали в пароходные цистерны.

В бухте было совсем тихо, кунгасы ходили с полным грузом, едва не черпая бортами морской рассол.

После полудня похолодало. Стоять по колено в речной воде стало зябко. Федя не почувствовал брезгливости, когда плотник Курочкин, побывав на берегу, уселся на мокрый борт кунгаса и споласкивал от песка ноги с уродливыми пальцами. Ноги у всех сделались стерильно чистыми.

Наконец старпом дал желанную команду: работу прекратить. Катерок еще раз сбегал к пароходу и отбуксировал опорожненные кунгасы к поселку, где высадились солдаты поручика Сыротестова.

Вечерело. Синий край моря, розоватое небо. Даже каменистый мыс выглядит приветливо. Водная синь, желтый песок, темная зелень леса. Яркие краски, резкие контрасты — будто на цветной открытке… Солнце опустилось пониже, и море вдруг изменило цвет на серебристо-розовый, а мыс потемнел, стал лиловым. Прошло небольшое суденышко; за ним потянулся темный след, точно корабль содрал с моря серебряную корочку. После заката Федя и Ломов приступили к осуществлению своего плана. Топором они почти бесшумно оторвали две доски от задней стенки сарая. Прислушались — в сарае было тихо.

Забравшись внутрь, Великанов включил фонарик. Ороч неподвижно сидел на корточках в углу. Прежде всего Федя перерезал веревки на руках старика.

— Здравствуй, — сказал ороч, вставая и протягивая затекшую руку. — Зачем пришел?

— Мы пришли тебя освободить, — сказал Федя. — Когда вернется офицер, худо будет: расстреляют.

Морщинистое лицо ороча осталось неподвижным.

— Моя разбойника нет, — отвечал он, помолчав. — Моя на охоту ходи, рыбу лови, воровать нет.

Ломов предложил орочу табаку. Старик несколько оживился, зарядил длинную трубку.

— Спасибо, шибко кури хочу, — сказал он, выпустив облако дыма.

— Почему староста назвал тебя большевиком? — спросил матрос.

— Я нет большевичка, — так же ровно ответил ороч. — Моя партизанам дорогу показывай, к морю через сопку ходи… Староста шибко сердитый, партизан совсем люби нет.

— А что здесь партизаны делали? — спросил Федя.

— Большой лодка на берегу бери, хозяина не спроси. Русский доктор надо. Без доктора много люди в лесу пропади есть…

— Понятно. — Федя и Ломов переглянулись. — А звать тебя как?

— Николай Григорьевич Намунка, — с достоинством ответил ороч. — Царь медаль подари, моя много люди спаси есть. — Он вытащил из-за пазухи золотую орленую медаль на черном шнурке. — Я нет большевичка.

— А что, большевики разве плохие люди? — с некоторой досадой сказал Федя.

— Моя нет большевичка, — еще раз повторил старик, попыхивая трубкой. — Моя русскому попу присягу давай.

— Ну ладно, все равно тебе уходить надо. Сюда пролазь, — показал матрос.

— Ночью куда пойду, ночью в тайге ходи нет, — ответил старик не шевельнувшись.

У Великанова давно засела мысль: куда повел Сыротестов свой отряд? Федя знал, что с берега должны привезти шерсть. Это ни для кого не было секретом. Но какое-то внутреннее чувство заставляло его задумываться. «А может быть, солдаты совсем не за шерстью поехали? Почему у всех винтовки? — снова и снова спрашивал он себя. — Для того чтобы грузить шерсть, разве нужны винтовки? Вдруг отряд повели против партизан, а я здесь сижу спокойно. Разве этого не может быть? Может», — ответил сам себе Федя.

— Слушай, ты можешь нам дорогу показать, куда солдаты с парохода пошли? — вдруг спросил он ороча.

Федя решил действовать.

Если солдаты пошли искать партизан, надо постараться предупредить. Про партизан он смолчал, а насчет шерсти сказал и Намунке.

— Ночью ходи нет, — повторил старик, — солнце свети — могу. Моя знай, куда солдаты ходи. Моя раньше здесь живи. Староверка приходи выгоняй…

…Судовой плотник Степан Курочкин был старшим на баржах. Он отвечал за правильную погрузку, за отлив воды из-под настила — вообще за все морские дела. Старпом приказал ему находиться на берегу, пока не доставят груз. Сейчас Курочкин, напробовавшись староверского самогона, сладко спал в кормовом закутке кунгаса.

Еще до восхода солнца Федя растолкал плотника.

— Чего тебе, — бормотал Курочкин, протирая паза, — в такую рань? — Он вынул из поясного кармана вороненые большие часы. — Четыре; поручик говорил, груз только к вечеру приволокут.

— Мы с Сергеем в деревню хотим сбегать… за медом. Нипочем, говорят, там мед. У Сергея родня в деревне.

— Ну?

— Мы и на вашу долю, Степан Митрофанович, возьмем… Сейчас самое время.

Курочкин, тараща со сна глаза, поскреб бок. «Вот беспокойные парни, выспаться не дадут. А мед? Черт с ним, с медом. Но если уж он сам просится в руки…»

— Валяйте, — разрешил Курочкин. — Вот посуда на мою долю. — Он вытащил из-под койки бидон. — Только быстрее обратно.