Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества Страница 27

— Как она себя чувствует? — визгливо спросил он.

— Не знаю. Во всяком случае, она мертва.

Офицер прямо-таки задохнулся.

— Это ужасно! — воскликнул он. — Вот уж будет расстройство для коменданта!

— Почему?

— Потому что это его дочь.

Появились двое запыхавшихся рядовых, которые мгновенно отдали честь, но даже не взглянули на убившуюся женщину. Вероятно, они боялись сделать это без соответствующего приказания.

— Будьте любезны доложить майору Смиту, что мисс Уоррендер умерла. Пускай пришлёт сюда двоих с носилками. Исполнять!

Запыхавшиеся рядовые опять отдали честь и, повернувшись на каблуках, без команды пустились бегом марш.

— Не хотел бы я оказаться на месте коменданта, когда ему будут докладывать, — сказал офицер, переведя взгляд на молодую женщину.

— А что, собственно, случилось? — осведомился я.

— В то, что это действительно случилось, просто трудно поверить, — в растерянности и словно безотчётно произнёс он.

Если бы несчастная особа не лежала у наших ног, офицер ни за что в жизни не доверился бы незнакомцу, да ещё такой шушере, как я. Но ему явно нужно было облегчить душу.

— Сегодня у мисс Уоррендер свадьба, — объяснил он. — Утром она обвенчалась с сэром Тревором Эшхерстом, пехотным капитаном. После обеда новобрачные гуляли вдоль стены у Бастиона Дьявола, который теперь явно оправдывает своё название. Мисс Уоррендер… или миссис Эшхерст, как её правильнее называть… правильнее было называть… увидела на лугу, у подножия стены, красивые цветы. Эшхерст, как истый джентльмен, обещал молодой целый букет, так что он попросил её подождать в доме коменданта, а сам велел одному из караульных сбегать вниз и набрать хороший букет, пока он посторожит бастион вместо него. Утомившись от венчальных треволнений, капитан присел на табурет и заснул на посту, совершив самое страшное преступление, какое только возможно для военного. И что дальше? Дальше мимо проходил комендант с обычной проверкой постов, которую не могли отменить никакие свадьбы. Обнаружив сэра Эшхерста спящим, он застрелил новоиспечённого зятя на месте.

Разумеется, я не поверил собственным ушам.

— Какого чёрта?.. — начал я.

— В вопросах дисциплины комендант всегда был непреклонен. В этом отношении его не переплюнет ни один английский военный. Не случайно новобранцев сначала присылают сюда и только потом доверяют им службу за границей или во флоте.

— Повиновение любой ценой, — вставил я, чувствуя поднимающуюся во мне весёлость. — Но чтобы в день свадьбы дочери…

— Увы, ему пришлось дорого заплатить за свои принципы, — сказал офицер, снова опуская взгляд на погибшую новобрачную. — Его дочь любила мужа больше отца.

— По-моему, это неудивительно, — сказал я. — Но почему она не застрелила отца? На её месте я бы поступил именно так.

Офицер смерил меня долгим взглядом и уже собрался раскрыть рот, как мы услышали второй за сегодняшний день выстрел в крепости, за которым последовала тишина… и снова гвалт с криками, воплями и беспорядочными приказаниями. На верху стены показалось лицо.

— Комендант погиб, — прокричали нам. — Он убил себя выстрелом в голову.

— Нет! Только не это! — возопил офицер.

А я вдруг испытал неслыханное чувство освобождения. И в этом-то мире, подумал я, положено вести себя с достоинством, быть исправным моряком, солдатом, подданным, повиноваться приказам… Чего ради?

Я расхохотался. Просто не мог удержаться. И этим смехом унесло, смыло всю гниль, которая наросла у меня на киле за десять лет плавания на «Леди Марии».

— Да кто вы, собственно, такой? — с ненавистью спросил офицер, когда мой приступ смеха начал хотя бы внешне убывать.

И я, глупец, пусть даже не являющийся таковым в самых трудных положениях, разумеется, сказал:

— Джон Сильвер по прозвищу Долговязый, морской волк и кое-кто ещё. Я к вашим услугам, сэр.

После чего повернулся и ушёл прочь, чувствуя, как внутри меня продолжает свадебными колоколами звенеть радостный смех.

10

Я ещё посмеивался про себя, вернувшись в Лейзи-Коув и представ перед Данном и Элайзой. Оба сидели перед очагом, и из-за моих сложностей с Элайзой мне стало не по себе от сквозивших в их взглядах беспокойства и заботы. Разве недостаточно, что они спасли мою жизнь? Неужели меня нужно унижать и того больше? Разве не ясно, что я принадлежу к людям, которые смеются в лицо смерти? Справлюсь как-нибудь без их озабоченных физиономий.

Элайза засияла, увидев меня в добром здравии. Но в следующий миг в её глазах вновь читался испуг. Она уставилась на мои ноги так, словно никогда не видела их прежде.

— Чегой-то ты? — спросил я.

— У тебя штаны в крови, — тихо сказала она.

Бросив взгляд вниз, я обнаружил, что мисс Уоррендер напоследок испортила мои единственные приличные штаны — подарок Данна.

— Да, чёрт возьми, здорово она меня уделала, если вы позволите такое выражение.

Мрачные лица Элайзы и Данна расцветились улыбками. Я ещё неё которое время подержал их в неведении, а затем подробнейше описал, как и почему я чуть было не распростился с жизнью. Однако мой расчет на то, чтобы повеселить отца с дочерью этим рассказом, явно не оправдался.

— Нельзя смеяться над женщиной, которая в отчаянии и покончила с собой.

— Ну да? Над чем же мне прикажете смеяться?

Я переводил взгляд с одного на другого, но оба молчали.

— А ты представь себе: вдруг на её месте оказалась бы я, — наконец произнесла Элайза.

— Ты? Почему мне надо такое представлять? Во-первых, хотел бы я посмотреть, как Данн застрелит своего заснувшего на посту зятя. Во-вторых, ты же не станешь ради меня кидаться со стены.

— Много ты понимаешь, — отозвалась Элайза.

— И кто знает, — вмешался в разговор Данн, — как бы поступил я, если б этот зять сделал мою дочь несчастной…

— Не смотри на меня так! — вскипел я, но Данн упорно не спускал с меня глаз.

— Если я правильно понял, — продолжал он, — ты, как перчатку, бросил в лицо офицеру своё настоящее имя.

— Ну, бросил. И, возникни у меня такая возможность ещё раз, я бы её снова не упустил.

— Этого-то я и боюсь, — сказал Данн.

— Да не волнуйся ты за меня! — весело вскричал я.

— И не думаю, — отвечал он. — Я волнуюсь за Элайзу.

Тут я расплылся в ухмылке.

— Если уж кто справится в этой жизни да ещё преуспеет в ней, так это твоя дочь, — заметил я.

Я совершенно честно так считал, и в моих устах это была редкостная похвала, можно сказать, признание, за которое мне, однако, не отплатили той же монетой.