Джеффри Дженкинс - Берег скелетов Страница 28

Шумок недоверия пробежал по залу. Все пять членов трибунала воззрились на меня.

— При этом никто, кроме нас троих, не присутствовал. Стенограмма не велась.

— Вы хотите сказать… — взорвался адмирал. — Чушь какая-то!

— Коль все это принять за правду, — сказал обвинитель, — это было задание большой секретности, если два офицера такого ранга беседовали с вами наедине?

— Именно так все и было, — хмуро отозвался я.

— В чем же заключался приказ? — выпалил председатель.

— Я не могу ответить на этот вопрос, сэр, — сказал я.

— Бог мой! — закричал он. — Вы, как школьник, который не выучил урока! Отвечайте!

Избежать удара я больше не мог. Вот сейчас, сейчас, твердил я про себя, готовясь к неизбежному.

— Ни при каких обстоятельствах, — сказал я.

Адмирал даже привстал с кресла.

Обвинитель покопался в своих бумагах.

— Хочу отметить, сэр, — сказал он, обращаясь к председателю, — что снабжение «Форели» горючим, боепитанием и продуктами было совершено по личному приказанию командующего подводными силами.

— Где находилась лодка, когда была произведена эта удивительная атака и по какой цели? — пролаял старый морской волк, не скрывая озлобления.

— Боюсь, что не могу ответить и на это, сэр.

— А на что вообще вы можете ответить? — с сарказмом сказал адмирал.

Наступил мой час.

Я вспомнил наставнический тон и точные приказы. Вспомнил сочувственные слова прощания. Все было оправдано, с его точки зрения, ибо Англия находилась в опасности… Я запомнил горестное выражение его глаз. Он лишь выполнял свой долг. Мы оба знали правила игры. Он знал, что делает, знал и я, что должно быть сделано. Час настал.

— Я признаю все предъявленные мне обвинения, сэр, — сказал я.

— Что?! — заорал адмирал.

От удивления секретарша даже перестала стенографировать. Обвинитель холодно воззрился на меня, решив, что я нахожусь на верном пути в сумасшедший дом. Остальные члены трибунала зашептались между собой. Лицо командующего побагровело.

Я почти не сознавал, что происходит вокруг. Я вновь жил в пламени острова Двух кривых дюн, бешенстве бурунов, видел немца с поднятыми руками и его обезумевшее лицо… Твердая решимость никогда никому не рассказывать об этом острове отчетливо выкристаллизовалась у меня в голове. Я выполнил свой долг: АПЛ1 никогда больше не явит своего смертоносного плавника в бурных просторах Атлантики. «Блом и Фосс» никогда не узнают правды. Фирма прекратит производство этих лодок. Человека, который приказал мне уничтожить ее, нет в живых. Начальник морской разведки? Его рот закрыт навсегда, словно сама смерть запечатала его. И намека не будет на АПЛ1, если только я сам не раскрою рта…

Председатель трибунала приподнялся с кресла и грузно опустился обратно. Он долго не сводил с меня взгляда. Никто не произнес ни слова. Я признал себя виновным в самых страшных прегрешениях. Говорить было больше не о чем. Всем было ясно, что меня вышвырнут вон из флота.

— Трибунал удаляется на совещание, — мрачно изрек адмирал.

Из того, что происходило дальше, у меня в памяти ничего не осталось. Это было лишь вопросом уборки трупа, если можно так сказать. Помню только, как Джон подошел поговорить со мной, затем просил оправдать меня. Но кости уже были брошены, ставки сделаны. Остров Двух кривых дюн и я должны беречь наш секрет.

Приговор был пустой формальностью. Адмирал избавил меня от излишнего позора. Слова носили на себе отпечаток мильтоновского слога: «Учитывая доблестную и даже прославленную службу упомянутого выше офицера в деле уничтожения врагов Великобритании на море…» Меня не вышвырнули из королевского флота, меня вывели оттуда под руки.

Я дал себе клятву вернуться на остров Двух кривых дюн…

Гибель «Филирии»

— У меня к вам маленькая просьба, и я хорошо вам заплачу, — ласково промурлыкал Стайн. Губы его кривились в обворожительной улыбке, но глаза и лицо были мертвенно холодны.

Я был чертовски зол на Стайна за то, что он снова пожаловал к нам. Прошел уже месяц с той ужасной сцены. Я хорошо помню, как пьяного немца, вопящего и обезумевшего, выволокли из бара и как он все продолжал изрыгать в мой адрес грязные ругательства. Стайн тогда стоял и смотрел на меня, словно пытался разгадать какую-то загадку. С тех пор я не встречал его. Но сейчас ко мне вернулись все позабытые страхи и опасения. Что ему нужно от меня?..

Мак молча сидел у открытого иллюминатора.

— Запомните раз и навсегда, я не доставлю вас на Берег скелетов даже за тысячу фунтов!

— Я ученый, — ответил Стайн, не обращая внимания на закипавший во мне гнев. — Я хочу лишь получить возможность найти жука, который вот уже много, много лет потерян для науки.

— К черту вас и вашего жука! — заорал я. — Убирайтесь и оставьте меня в покое!

— Повторяю, — сказал Стайн, осклабившись, — я ученый, аналитик. Поэтому, когда человек ни с того ни с сего начинает кричать и вопить, я говорю себе, что для этого должна быть причина. Не так ли? Обязательно должна быть причина. Может быть, она кроется в небольшой вещице, выпавшей из кармана капитана Макдональда? — спрашиваю я себя. Может быть, причина в небольшом талисмане, какие любят носить на счастье в южной Германии? Конечно, один только вид такой вещички не мог довести человека до неистовства и психиатрической лечебницы…

Стайн вновь улыбнулся. Очевидно, он припрятал хорошие козыри, чтобы в нужный момент воспользоваться ими. Я сдержал злобу.

— Психиатрической лечебницы?..

— Да, капитан. Психиатр мой большой друг и находит случай с немецким матросом чрезвычайно интересным. У него так называемая фиксация в отношении вашего талисмана, изображающего кисть руки. Именно он явился толчком для новой вспышки болезни…

Хотя вечер был холодным, меня прошиб пот. Я налил себе и Маку виски. Стайну я даже не предложил.

— Ну и что же? — спросил я.

— Так-то лучше, капитан, — ухмыльнулся Стайн. — Может быть, вам будет интересен мой рассказ и вы предложите мне выпить?

— Возможно, — хмуро отозвался я.

— Итак, мы оба, будучи учеными, занялись историей болезни Иоганна. Занятная история, должен заметить. Мы выяснили, что после 1944 года жизнь Иоганна началась как бы заново… Буду откровенен, у Иоганна нет прошлого… Его обнаружил в 1944 году в племени диких бушменов один миссионер. Иоганна доставили в Виндхук. Два года он провел в госпитале. Кто он, откуда, так и не удалось выяснить. Ясно только одно, что он был моряком, точнее подводником. У него провал памяти. Он не помнит, каким образом оказался у бушменов. Он живет в смертельном страхе перед изображением кисти руки.