Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов Страница 28

1) что мы тогда известны будем о успехах его в западной части сего края, все замечания, им там сделанные, могут много способствовать подобным исследованиям с восточной стороны;

2) что сей важной Експедиции кажется никому нельзя поручить с такою верною на успех надеждою, как нашему молодому моряку. Я уверен, что он охотно примет на себя начальство сей Експедицией, он преисполнен ревностию и еще в таких летах, в которых можно все еще принять;

3) надеяться можно, что «Рюрик», с некоторой починкой, может годиться и для сего путешествия.

На сию Експедицию должно употребить непременно два года, не только для того, что в одно лето нельзя всего осмотреть будет, но и чтобы дать начальнику довольно времени выполнить сделанные ему поручения с всею возможною точностью, даже определить можно и третий год на сие исследование. Зимовать, я полагаю, по крайней мере одну зиму, на Гренландском берегу, где датчане имеют разные заселения…

С божиею помощью «Рюрик» возвратится в исходе 1819 года; 1819 год пройдет на исправление «Рюрика» и на приготовление к сему предприятию, а в 1820 году отправится рано в назначенный путь, а в 1822 году возвратится… Представляю впрочем мною здесь сказанное на Ваше благоусмотрение. Остаюсь в ожидании Ваших дальнейших указаний…»

Десять дней спустя — 29 декабря — Румянцев писал Крузенштерну:

«Милостивый государь мой Иван Федорович!

Благодарю за письмо, каковым меня удостоили от 19 декабря. Я с большим вниманием прочел ученое Ваше в нем рассуждение о Ваффинском заливе; любопытно бы было берег оного объехать и окончательный географический жребий определить так называемому Жамесову острову и сообщению двух океанов, но время есть и я представляю себе лично о том с Вами беседовать».

Однако «времени» уже не было. Правда, Румянцев еще не мог знать об этом. Дело в том, что едва Крузенштерн успел отправить свой обстоятельный ответ Николаю Петровичу, и ответ этот был еще в пути, как на мызу Асс пришел пакет из Лондона.

Без малого два месяца добирался пакет с берегов Темзы в заснеженное эстонское поместьице. Письмо, писанное в кабинете британского Адмиралтейства, было датировано 3 ноября, попало же оно на стол капитана первого ранга в канун святок. Начиналось оно словами: «Dear Sir» — «Дорогой сэр», но на сей раз это было не столько вежливой формулой, сколько искренним обращением. Пакет из Лондона прислал Ивану Федоровичу его старинный знакомец и друг, секретарь британского Адмиралтейства Джон Барроу.

Джон Барроу делился с Крузенштерном теми же идеями, что и Николай Петрович Румянцев: Джон Барроу брался за снаряжение большой экспедиции для отыскания Северо-Западного прохода. Итак, два человека — русский в Петербурге и англичанин в Лондоне — пришли к одинаковым мыслям. Ну что ж, как говорят французы, «прекрасные умы встречаются»!

Крузенштерн переписал письмо Барроу, а потом быстро составил краткую записку Николаю Петровичу.

«При сем имею честь, — сообщал Иван Федорович, — препроводить Вашему сиятельству копию с письма, полученного мною вчерашнего числа от секретаря Англицкого Адмиралтейства известного г. Баррова. Из оного извольте увидеть, что Англицкое правительство имеет намерение отправить в будущее лето Експедицию в Баффинской залив для отыскания сообщения между Западным и Восточным океанами. Я, конечно, напишу г-ну Баррову, что Ваше сиятельство уже давно решились тотчас по возвращении «Рюрика» отправить подобную Експедицию, но при всем том отложу ответ свой на его письмо, покудова Вы не изволите сообщить мне мысли Ваши касательно англицкого отправления. Кто бы ни открыл северный проход, буде он существует, у Вашего сиятельства нельзя отнять, что Вы первый возобновили сию уже забытую идею и что следственно ученый свет только Вам обязан будет за сие важное открытие».

Письмо это очень быстро достигло Петербурга. Может быть, капитану первого ранга подвернулась оказия; может быть, он наказал почтарю не медлить с доставкой и подкрепил свой наказ «соответственной» мздой. Как бы там ни было, в последний день года, 31 декабря, Румянцев уже прочитал его.

Он рассудил трезво. Прежде всего, на британском острове куда больше, нежели в России, были заинтересованы в открытии Северо-Западного прохода, в открытии пути вдоль канадских берегов, где рассеялись фактории торговых компаний. Во-вторых, не мог же он, Румянцев, пусть очень богатый и очень щедрый человек, тягаться с Адмиралтейством морской державы. Он, Румянцев, сделал, пожалуй, все, чтобы обратить внимание ученых и правительств на решение великой географической загадки.

И Румянцев отвечал Крузенштерну следующим письмом:

«С.-Петербург. 31 декабря 1817 г.

Милостивый государь мой Иван Федорович!

Получив письмо, каковым меня удостоить изволили, я с удовольствием усмотрел из приложенной копии г-на Баррова, что Англицкое правительство имеет намерение в будущем лете отыскивать через Баффинской пролив сообщения между Западным и Восточным океанами. Я Вас прошу, при приличном приветствии, которое заслуживает сей почтенный муж, сказать ему от меня, что я точно таковое намерение имел, но охотно от оного отстал, предпочитая сам ту Експедицию, которую может снарядить Англицкое правительство, и буду выжидать ее успеха…»

Вот какие письма возила почта зимою 1817 года на мызу Асс, заброшенную среди лесов и болот.

Часть вторая

ШАГ ЗА ШАГОМ

В «ПЕТУШЬЕЙ ЯМЕ»

— Леди и джентльмены, только один боб! Только один боб! — кричал служитель балагана мистера Уэлса. — Только один боб! — И он весело размахивал шляпой.

Почтенные жители Спилсби, городка графства Линкольншир, бросали в шляпу шиллинг — по уличному «боб» — и скрывались в сумраке балагана, откуда доносились звуки скрипок, гудение контрабаса, тяжелое, как вздох слона, уханье барабана.

— Только один боб! — кричал служитель, отвешивая поклоны и