Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 1 Страница 34

Сотник бесшумно уходит вверх по склону. Там сидят пятеро арбалетчиков, готовые прикрыть нас. Взяв двоих, Мончук идет к тому месту, где должен появиться сбежавший из плена землячок.

Вытянутый из-под дерева человек тяжело ранен или мертв. Его кладут в стороне от места лесозаготовки и возвращаются к работе. Соседи сбежавшего заметили его отсутствие, но шум поднимать не стали. Они опять затюкали топорами, помогая своим врагам.

Мончук привел сбежавшего. Это молодой парень лет восемнадцати, довольно рослый, с кучерявой светлой шевелюрой и простоватым круглым лицом, покрытым белесым пушком. Дурак-дурак, а хитрый! В руке держит топор, боевой, с обухом в виде острого шипа. На парне грязная, порванная на правом боку рубаха, мокрая от пота вверху на груди и спине, и порты. Босые ноги такие грязные, что кажутся обутыми. Парень тяжело дышит и все еще не верит, что на свободе.

– Как зовут? – начинаю я разговор с ним.

– Ипатий, – произносит беглец после паузы, точно не сразу вспомнил свое имя.

– У кого служил? – спрашиваю я.

– У Олега, князя Курского, – отвечает он и сглатывает слюну.

– Много вас в сражении участвовало? – интересуюсь я.

– Наших, говорят, было около тысячи, да князь Святослав Трубчевский привел сотни три, да князь Мстислав Рыльский чуть поменьше, да половцев тысячи три, – рассказывает он.

То есть, силы были примерно равны.

– Как же вы с такой большой дружиной умудрились проиграть?! – с насмешкой произношу я.

– Так это, пловцы побежали, ну, и мы следом… – сглотнув слюну, оправдывается Ипатий.

– Нашли кому помогать! – с издевкой говорю я и продолжаю допрос: – Сколько ваших в плену?

– Говорят, поболе сотни будет, – отвечает он. – Остальные возле города башни на колесах строят и лестницы сколачивают.

– А где пленные половцы? – интересуюсь я.

– Помогают нашим строить, бревна носят, потому что больше ни на что не годны. – Парень опять сглатывает слюну и начинает улыбаться. – Они толкать будут эти башни к стенам, – сообщает он и заканчивает радостно: – В прошлый раз их свои многих перебили!

– Отведите его в лагерь, накормите, – приказываю я.

Пленные рубят лес до вечера. На двух длинных подводах стволы отвозят к тому месту, где строят башни. Закончив работу, идут в лагерь, который располагается в стороне от остальных осаждающих, в ложбине у леса. Там стоит белый шатер, возле которого дежурят десяток воинов и вокруг которого сооружено несколько шалашей и навесов. Из шатра время от времени выходят молодые женщины и юноша лет семнадцати, одетый в красный халат и черные шаровары и обутый в темно-коричневые полусапожки с вышитыми золотыми узорами на голенищах. На голове у него черная квадратная шапка с золотой заколкой спереди, которая держит три многоцветных окончания павлиньих перьев. Судя по тому, как он покрикивает на охрану, юноша – командир этого отряда. Пленных держат, как баранов, в загородке из тонких жердей. Скорее всего, сами пленные и соорудили его. На ужин им дали котел с какой-то кашей. Пленные ели ее руками. Сельджуки, а их в отряде человек двести, зарезали двух коров и зажарили мясо на костре. Аромат жареного мяса растекся по всей ложбине и прилегающему склону горы.

– Пора и нам поужинать, – решил я.

Цели определены. Ночью будем брать. Сегодня луна должна зайти сразу после полуночи. Ее света как раз должно хватить, чтобы точно и бесшумно выйти на исходные позиции, а действовать будем в темноте.

Я разбил свой отряд на две части. Десять человек под командованием Мончука отправились захватывать табун лошадей. Остальные под моим чутким руководством пошли резать сельджуков в ложбине. Я так и не научился до сих пор ходить по лесу бесшумно. Мои дружинники ступают тихо, а я время от времени наступаю на сухую ветку. Треск раздается такой, что должно быть слышно в Согдее.

К счастью, шум в лесу не привлек внимание сельджуков. Наверное, выросли в безлесной зоне, не умеют различать лесные звуки. С нашей стороны караул не выставляют. Два человека сидят у костерка рядом с загоном, в котором держат пленных, еще двое на дальнем от нас конце ложбины, неподалеку от дороги, связывающей город с равнинной частью полуострова. Видимо, нападение ждут только оттуда. Рядом со мной лежит Будиша и ковыряется в зубах тонкой палочкой. Зубы у него плохие, и половина отсутствует. Один зуб он выдернул при мне, сам, рукой. При этом выражение лица у него было такое же спокойное, как при ковырянии. У большинства людей тринадцатого века очень здоровые зубы. Сказывается отсутствие сахара в рационе большинства. Сахар уже научились делать, но привозят его с Ближнего Востока в малых количества, поэтому многим он просто не по карману.

Луна постепенно бледнеет, словно тает в кислоте. Темнота становится всё гуще и гуще.

– Пожалуй, пора, – шепотом произношу я.

– Да вроде бы, – соглашается Будиша, сплевывая кусочек палочки.

Сотник встает и бесшумно растворяется в ночи.

Я не видел, как две пары дружинников подкрались к караульным. Заметил только две тени возле костра у загона. Оба сельджука были убиты бесшумно. Видимо, в этот момент убили и вторую пару караульных, потому что, когда я перевел взгляд на них, оба уже не сидели, а лежали рядом с костерком, пламя которого освещало их тела. Дальше я не видел, но чувствовал движение в лагере врага. В одном месте кто-то тихо застонал, в другом – захрипел, захлебываясь собственной кровью, в третьем храп оборвался. Сельджуки умирали, так и не поняв спросонья, что происходит.

Жизнь военного – это продолжительные периоды тренировок и спокойной жизни и короткие мгновения боя, когда за несколько часов и даже минут надо применить всё, что ты умеешь и можешь, и выиграть. Иначе все предыдущие годы тебя зря кормили и обучали. При этом готовым к бою надо быть постоянно и повсеместно. Особенно, если ты рядом с противником. Стоит расслабиться, втянуться в бытовуху – и однажды не проснешься.

Ко мне вернулся Будиша и доложил:

– Одного взяли живым, как ты приказал. И еще те, кто в шатре.

– Пусть все отдыхают, пока не начнет светать, – отдал я новый приказ.

– А с пленными что? – спросил сотник.

– Тоже пусть спят, а то шум поднимут, – распорядился я.

Когда небо посерело, дружинники начали собирать трофеи. Десять человек окружили шатер, держа оружие наготове. Сопротивление вряд ли будет, но расслабляться не стоит.

Проснулся кто-то из пленных и задал интересный вопрос:

– Эй, вы кто?

– Заткнись, – посоветовали ему.

Совет не подействовал. Вскоре все пленные уже не спали, переговаривались довольно громко.

– Пора будить, – сказал я сотнику.

Шатер был круглый, из плотного холста, который хорош на паруса. Издали он казался белым, но на самом деле был светло-серым с желтоватым оттенком. Центр шатра поддерживал шест, а от боков шли шесть растяжек к колышкам, воткнутым в землю. Еще шесть колышков держали низ шатра. Дружинники сперва выдернули колышки с растяжками, а потом зацепили крюком алебарды шест и завалили его. После паузы в шатре послышался возмущенный женский голос, а следом сердитый мужской, который требовал, чтобы шатер вернули в прежнее положение. Поскольку никто не кинулся выполнять его приказ, из шатра высунулись выбритая голова юноши с заспанным, узким, смуглым лицом, на котором выросли едва заметные черные усики. На правой щеке была красная полоса. Юноша похлопал ресницами и задал на тюркском, отдаленно напоминающем турецкий, тот же вопрос: