Анатолий Вахов - Фонтаны на горизонте Страница 35

Лежи спокойно, — строго проговорила Захматова.

Что со мной?

Пустяковые царапины, — Елена Васильевна говорила, как всегда, грубовато. Она начала выстригать волосы. Журба лежал спокойно. Лишь когда ножницы натягивали волосы около раны и боль охватывала голову, он стискивал зубы, На его лбу выступил пот. Захматова вытерла его и сказала:

А ты... Как звать тебя?

Максим Журба.

Ты, товарищ Журба, не молчи, — Захматова улыбнулась. — Говори. Чем это тебя так порубило?

У Журбы дрогнули губы. Она назвала его товарищем. В этом слове он почувствовал сейчас особую силу и нежность. Максим тихо повторил:

— Товарищ...

Захматова подумала, что он не знает ее имени:

Меня зовут Захматова, Елена Васильевна.

Спасибо...

Ты нежности не разводи, — прикрикнула она и передразнила: — Спасибо... Скажи спасибо, что тебе голову совсем не оторвало. Моряк...

Журба улыбнулся. Елена Васильевна забинтовала его голову и смазала йодом порезы на лице, отчего оно стало полосатым и немного смешным.

Дня два—три будешь лежать, потом ко мне придешь. Ну, поправляйся, товарищ.

— Спасибо, товарищ, — голос Журбы дрогнул. — Приходите еще... — После большой потери крови его клонило в сон.

Он уже спал, а матросы все еще растерянно молчали. Никто из них не проронил ни слова, пока эта женщина находилась в кубрике. И было странно видеть смущение на грубых лицах людей, привыкших отпускать скользкие шутки по адресу женщин, которых им когда-либо приходилось встречать.

Смуглый, похожий на мексиканца матрос с цепочкой красных кораллов на жилистой шее первым нарушил молчание.

Баба на судне. Кормить нам акул!

Заткнись! — грохнул кулаком о стол кочегар с квадратными плечами и воспаленными от жара глаза ми. — От твоей болтовни быстрее на грунт с колосником ляжешь!

Мексиканец вскочил и, воздев руки над головой, забормотал:

— О, святая мадонна...

Его заглушил хохот моряков. Кочегар, смеявшийся громче всех, выкрикнул:

Ты помолись святой..., которая тебя святой любовью наградила. В гальюне корчишься, как спрут на суше...

Не поминайте попусту святое имя, — вступил в разговор угрюмый седой матрос. Он сидел в углу кубрика и натачивал на бруске складной нож. Я хочу сказать.

— Давай, Скруп, — сплюнул кочегар.

Все затихли. Скруп осторожно провел по бруску, попробовал лезвие на щеке, сбрил несколько волосинок! Все ждали, что он скажет. Сложив нож и спрятав его в карман, он поднялся, но выше стал ненамного. У Скрупа были короткие кривые ноги и очень длинное туловище. Полы обыкновенной морской тужурки доходили ему до колен.

— Вот что я скажу, ребята, — благообразное лицо Скрупа в мелких морщинках ничего не выражало. Он растянул маленький рот, открыв мелкие зубы. — Вот что я скажу... Баба на корабле — быть беде! Другое дело, когда мы стоим в порту. А в море — дело гиблое. Еще в святом писании сказано...

Но матросы не узнали ?что сказано в святом писании. Гулкий голос боцмана перебил Скрупа:

Сменять вахту!

Прочти свое паршивое писание большевику, — загрохотал кочегар и, кивнув на спящего Журбу ;вышел из кубрика.

Скруп с ненавистью посмотрел ему вслед и что-то угрожающе пробормотал. Потом он вытащил из кармана нож, раскрыл его, поплевал на брусок и снова стал точить размеренными движениями.

3

Флотилия стала кабельтовых в трех от берега, за мысом Ольги, защищавшим базу от океанских волн. Коричневые скалы мыса были усеяны птицами, их гомон доносился до базы.

В кают-компании у Микальсена собрались капитаны и гарпунеры китобойных судов. Они расселись в креслах, молчаливые и недовольные. Все дымили трубками и, несмотря на открытые иллюминаторы, табачный дым плавал густыми сизо-голубыми слоями. Северов сидел справа от Микальсена, чувствуя на себе враждебные взгляды китобоев. Он знал о кастовых традициях китобоев, о могуществе Лиги гарпунеров и с этого начал, когда Микальсен представил его собравшимся.

— Господа, — поднялся Северов и окинул всех быстрым взглядом. — Норвежская флотилия «Вега» пришла в район добычи китов, определенный концессией. От имени Советского правительства я поздравляю вас с благополучным завершением перехода и желаю удачной охоты.

Иван Алексеевич заметил, что большинство моряков удивлено его словами, и повторил подчеркивая:

— Да, господа, мы, советские люди, желаем вам удачной охоты в наших водах. Мы должны быть друзьями, а значит, уважать права друг друга. У нас нет намерения проникнуть в секреты китобойного промысла, который оберегается законами Лиги гарпунеров. Мы не будем связывать вашу охоту, но мы просим строго придерживаться условий концессии. Они вам, я надеюсь, хорошо известны.

Северов сделал паузу. Китобои молчали. Микальсен ответил за всех:

Да, хорошо известны!

Я, как уполномоченный Советского правительства, буду находиться на любом судне, где мне покажется необходимым. — При этих словах Северова среди китобоев возникло едва заметное движение. Микальсен встретился взглядом с Бромсетом. Гарпунер сидел у дальнего конца стола. Он едва покачал головой, и капитан-директор обратился к Северову:

Это, надеюсь, не значит, что вы будете ходить и на китобойных судах во время поисков китов и охоты?

Я и это имел в виду, — твердо проговорил Северов. — В условии концессии записано: «Представителю Советского правительства предоставляется полная возможность посещения всех судов флотилии как во время стоянок, так и во время плавания».

Но не во время охоты! — сказал лохматый капитан «Веги-1».

Неужели ваше судно будет больше просто плавать, чем охотиться? — улыбнулся Северов. — К тому же в условиях дальше говорится: «Представителю предоставляется право находиться на любом из судов флотилии столько времени, сколько он найдет нужным». Неужели вы, господин... — Микальсен подсказал имя капитана, и Северов повторил: — господин Ханнаен, откажетесь от охоты, пока я буду находиться на вашем судне?!

Ханнаен только яростно стиснул зубами трубку.

Поле боя осталось за Северовым, но на него вновь повеяло недружелюбием, как в начале совещания. Бром-сет, внешне спокойный и как будто безучастный ко всему происходящему, ждал, что китобои дадут отпор комиссару, но капитаны и гарпунеры молчали. Посвященные в истинные цели экспедиции, они, хоть и привыкли к любым нарушениям законов, все же чувствовали себя неловко, сидели, смотря перед собой и посасывая трубки. «Чурбаны, — ругал их про себя Бромсет. — Им бы только ром глушить да гоняться за китами. Заявили бы все, что не будут охотиться, если русский явится на судно,— и все Вряд ли комиссар пошел бы на срыв всего промысла».