Константин Бадигин - Секрет государственной важности Страница 43

— Не дури, девка! — вступился Ломов. — Какой он беляк?.. Он ученик мореходного училища, вместе с нами плавает на «Синем тюлене».

— А почему у него фуражка с кокардой, как у каппелевца, почему солдаты пришли в нашу бухту? Я видела, как они высаживались, не обманывайте… Не смейте шевелиться! — снова крикнула она, заметив, что Федя собирается подойти к ней.

Великанов засмеялся и сорвал с головы фуражку.

— Моя на судне осталась, солдат свою дал. Таня, ну что ты!.. Наш пароход сел на мель, капитан испугался, приказал покинуть судно, поэтому солдаты высадились здесь. А вообще-то пароход в Императорскую шел с карательным отрядом… Таня, — он стал серьезным, — я такой, как был, а это мои товарищи.

Ружье в руках девушки дрогнуло, опустилось.

Все разъяснилось к общему благополучию. Таня с радостью приняла Федю и его друзей. На дощатом столе в чистой комнатке появился шумливый самовар. За чаем с мелко колотым сахаром девушка рассказала, как попала сюда. Бухта, где засел «Синий тюлень», называлась Безымянной, и она действительно недалеко от Императорской гавани. Отец Тани, Степан Федорович Репнин, работал лесником. Его жена умерла, и он, уходя в лес, часто брал с собой дочь. Так было и в этот раз. У партизан Репнин был своим человеком. Командир отряда поручил ему наловить и засолить впрок рыбы. Горбуши и кеты в бухте Безымянной бывает много; попозже командир обещал прислать в помощь несколько человек; на чердаке дома давно была запасена соль.

Федя выглянул в окно на двор. У забора стопкой сложена тесанная топором клепка. Из раскрытой двери сарая к дому тянулась стежка из свежих щепок и стружки. «По-прежнему бондарит Степан Федорович», — подумал Великанов.

Рыба здесь сама просилась в бочки, и они у Степана Федоровича всегда были отличные…

Но в этом году не пришлось Репнину порыбачить. Два дня назад прибежал на моторке партизанский гонец. Степан Федорович прочитал письмо и заторопился обратно. «Ты, Таню-ша, оставайся здесь, — сказал он. — Я в Императорскую. Кое-кого надо в лесу спрятать».

Таня рассказала, что японцы пароход за пароходом вывозят лес из Императорской гавани. Отец протестовал. Японец Ватанабе, главный по грабежу леса, ответил: «Ничего, ничего, лесничий, раньше было нельзя, теперь можно». Ну и хитер этот Ватанабе! Отец говорил: после большой вырубки всегда в лесу пожар. А сгорит лес — кто может сказать, сколько его увезено в Японию?

— Обстановка ясна, — авторитетно заключил Ломов, похрустывая в крепких зубах сахаром. Чай он пил из блюдечка. — Ты за нас, девушка, держись, выгребем.

Сказали, что хотели попасть в Императорскую, предупредить партизан.

— Морем туда проще, — ответила Таня. — В тайгу вам нельзя, в болотах утонете. У нас тайга глухая, целина… Где уж вам!

Приятели смолчали: Таня говорит правду.

— А если шлюпку украсть да на ней, — предложил Ломов, — или катер?

— В баке бензина на донышке, — отозвался Никитин. — Солдаты все на костры извели, ихний фельдфебель сколько раз на катер с бутылями лазил. В тайге валежнику сухого пропасть, да им невдомек. Шлюпки на берег вытащили.

— А если съездить за бензином на пароход? Катер заправим и бочку еще с собой прихватим, — предложил Федя. — Только на чем?

— У меня есть лодка, — сказала девушка. — Отец у реки спрятал. Может быть, на ней? Орочская, и на море хороша. Возьмем с собой две банки из-под керосина — и на пароход. Перельем в катер — и опять на пароход… Ночью никто не заметит.

— Правильно, Таня! — оживился Федор. — За ночь управимся. Потом заведем тарахтелку, и поминай как звали. Ты, конечно, с нами?

— С вами, — кивнула девушка. — Боюсь одна. Вдруг белые набредут. Слышала я про этих карателей!

— К сожалению, ничего не выйдет, ребята, — разочаровал всех Сергей Ломов, поглаживая свою скандинавскую бородку. — Я вспомнил: утром старпом людей расселял. На катере второй помощник — Стремницкий, плотник и два матроса ночуют. Уведи, попробуй! Они катер пуще глаза теперь берегут. Поутихнет — первым делом сами за бензином на пароход сплавают.

Приятели заскучали, невесело переглянулись.

— Эх, если бы машина была в порядке! — мечтательно произнес Ломов. — Балласт откачать да и в море… Федя за капитана — ничего, что раньше срока. А мы — команда, и Таня поможет. Как — справились бы?

— Какая машина была бы в порядке? — встрепенулся Федя.

— Простая, паровая, пароходная, — как маленькому, добродушно пояснил Ломов. — Она ведь у нас вполсилы работала, скорости не давала. А тихим ходом не сняться, не уйти — на берег опять выбросит. Да и пар нам не удержать. Кочегары у нас зубры, и то дед подвахту вызывал. Сели в песок, как в перину, мягко… Теперь, будь с машиной все как надо, двести тонн воды из балластов откачать — и готово.

Федя посмотрел на Никитина и отвел глаза. Воцарилось молчание.

— Я знаю, как исправить машину, — твердо сказал Великднов и опять взглянул на машиниста. — Только слово дайте в тайне держать.

— Ну понятно, никому и никогда, — заверил Ломов.

Таня ему поддакнула. Никитин усмехнулся.

— Надо закрыть клапан на трубопроводе отработанного пара у главного конденсатора, — волнуясь, сказал Федя, — и клапан отработанного пара на отопительной батарее в каюте старпома.

— Правильно, теперь я вам секрет открою. — Никитин с торжеством вынул из штанов медную латунную пробку. — Вот почему машина плохо работала. Причина у меня в кармане находилась. Называется эта штуковина «клапанчук». Надеюсь, теперь понятно.

— Мне непонятно, объясните, — попросила Таня.

— Если эту пробку снять, — сказал машинист, — как хочешь клапан заворачивай, все равно воздух в конденсатор засосет и вакуум сразу — вниз, — он показал рукой чуть-чуть от пола, — тогда машина только на малых оборотах работает.

Девушке вряд ли стало яснее, но Виктор уже обращался к Великанову:

— Как это ты догадался? Хотел все спросить, да некогда.

— Есть люди, которым догадываться не нужно, — ответил Федя, — о них я рассказать пока не имею права.

— Ладно, — не сгонял довольной улыбки Никитин, — не станем твои тайны выпытывать. Пароход считай что наш… Да ты что, Серега, — он посмотрел на Ломова, — насупился, словно тебя медом обделили?

— Так товарищи не поступают, — с обидой сказал Ломов. — Выходит, вы оба знали; вместе у клапанов орудовали, а мне хоть бы слово. Дружки называется…

— Честное слово, Сережа, мы хотели тебе сказать, да не успели. Сам знаешь, последние два дня все кувырком шло. Не обижайся. — Великанов говорил с таким чувством, что ему нельзя не поверить. — Мы лучшим другом тебя считаем.