Разбойничьи Острова - Яна Вальд Страница 43

Путь к бегству был один — обратно в Море. Меч разбойник сохранил — впрочем, сильно покореженный от удара по шлему. Улизнуть незаметно у него шансов не было, и он решил лежать, как труп, пока регинцы шли к нему, шевеля настоящие трупы. Врагов было двое, оба опасливо косились на мертвую Хону, словно ждали козней от ее духа. Наэв казался одним из многих тел, к нему шли без опаски. Один склонился — и Наэв всадил ему в горло кинжал. Толкнул умирающего под ноги второму и бросился в волны. Вода скрыла его, закружила. Мара кусала и лизала рану, довольно причмокивая, и бок страшно жгло от ее зубов. Но он должен был выжить, и не поддавался боли. Лес, этот друг и хранитель всех беглецов, обступал Бухту со всех сторон, словно стремясь удержать песчаный пляж в раз и навсегда отведенных границах. Выбраться и исчезнуть — вот только Наэв плохо понимал, в какой стороне берег. Обескровленное и лишенное воздуха тело едва шевелилось, голова отказывалась думать. Легкие так и норовили предать и затянуть воду. Об утоплении морской народ знал все. Знал, как оно начинается: с непроизвольного вдоха под водой. Легкие горели. Но он помнил, что должен выжить.

Волна швырнула его на камни, как дохлую рыбу, стрела надломилась. Он закричал и воды все-таки нахлебался, но берег был под боком. Подводные камни встретили его стеной кинжалов, исцарапали руки в кровь, корни елей плескались в воде, как спасительная веревка, которую кто-то бросил очень вовремя. Арида, должно быть, — она приходит, когда зовут. Наэв рванулся вверх и, наконец, вдохнул. Горло жгло теперь не меньше, чем рану. Откашливаясь и отплевываясь, он слышал регинскую речь, знал, что ищут по всему подлеску. Прижался к скале, наслаждаясь мигом: можно лежать и больше не шевелиться. Но это, конечно, была ложь.

Он сказал себе, что не увидит больше Ану, если сейчас не встанет. Не помогло. Сказал, что его раны — царапины в сравнении с тем, что ждет Алэда и Фалмара. И это не помогло. Тело его, казалось, уже стало частью скалы и больше не двинется. Но на Острове Леса их научили не ждать помощи, когда есть приказ. Наэв встал.

Он прошел расстояние, равное двадцати перелетам стрелы или больше, и отдохнуть себе позволил только у ручья. Не рухнул без чувств, а выбрал сухое место, где до воды можно дотянуться рукой и деревья укрывают от солнца. Еще на мгновение соврал себе — вот теперь можно не шевелиться. Потом приподнялся и занялся, наконец, раной. Если стрела пробила кишки или желудок — это смерть, да такая, что лучше заранее вскрыть вены. Но это был не самый меткий выстрел лучника. Страшную слабость и боль Наэв чувствовал, но кровавой тошноты не было, внутренности вроде остались целы. Как-то раз стрелу из его тела уже вынимали. Тогда это умелыми руками сделала Хона, напоив его меркатской смолой. Не так уж и больно. Предстояло сделать то же самое самому, да без дурмана снадобий. Что ж, Наэв отлично помнил, что не вправе себя жалеть.

После он три дня отлеживался у ручья, шепча все заклинания с именем Ариды, какие помнил. Ручей был тот самый, что видел стычку на поляне, его воды текли ядовитой памятью. Наэв отлеживался и думал об Ане. О сыне или дочери в ее животе — застряв на враждебной земле, он не сомневался, что ребенок его. Ана не унизилась бы до измены. Он повторял имена убитых, загибая пальцы, насчитал семь десятков и еще восемь. Он думал об Отцах-Старейшинах, которым все расскажет, и о своих родителях, которые, к счастью, не дожили. Наэв часами лежал, неподвижный, как полено, и лягушки принимали его за часть местности. Иногда ему удавалось поймать доверчивую лягушку и съесть живьем. Целебных трав, известных Жрицам, разбойник не знал, и все равно не смог бы собрать. Он лежал и ждал, как раненное животное, а рана затягивалась и не гноилась, потому что добрая колдунья Арида услышала его. Или же потому, что ему было двадцать лет, и выносливость его, закаленная Островом Леса, была упорней и покорней вола.

На третий день Наэв скорей почувствовал, чем услышал, шаги в зарослях. Потянулся к мечу, хотя сейчас не одолел бы и кролика. Кто-то шел через лес короткими рывками, очень тихо, часто замирая и явно решая, куда лучше наступить. Слух, менее подозрительный, принял бы его за обычные звуки чащи. Если это регинец, у него были причины идти, крадучись, если же это Теор…

Человек тоже почувствовал чье-то присутствие и остановился, наверняка, тоже достал оружие. Вышел из-за ветвей.

— Наэв!

— Глор!

Один из тэру, что пытались отвлечь лучников. Семь десятков и еще семь убитых — семь, не восемь! Глор, сын Аруты и Элната, был родом с Берега Чаек, с Наэвом вырос рядом, но друзьями они не были. Теперь обнялись, как братья.

— Жив еще, значит, не умру, — ответил Наэв на вопрос о ране. — Есть еда?

Глор с трогательной готовностью отдал ему припрятанную за пазухой лепешку. Не спросил, как выбрался Наэв, зато рассказал собственную историю спасения. То была история с рукопашной схваткой, выдавленными глазами и откушенными пальцами. Глор рассказал раз, потом снова и снова. Он резко дернулся, когда тэру положил ему руку на плечо:

— Мы здесь, брат. Все, что было, уже позади.

Глор растерянно кивнул, видно, только сейчас понял, что повторяет одно и то же. Стал рассказывать, как погибли другие. Увидеть ему довелось еще больше, чем Наэву, поэтому он говорил и говорил, сбиваясь и путаясь, временами забывая, что не сам с собой говорит, как все эти дни в одиночестве. Наэв уже понял, что думать должен за двоих, хоть второй выживший старше его и здоров.

— Нам нужно охотиться, — сказал он, когда повесть о кошмаре, наконец, выдохлась. — У тебя нет лука?

Глор обреченно покачал головой, а Наэв поспешно перебил историю о том, что сталось с оружием:

— У меня тоже только меч. Это ничего, главное, сами живы, — заговорил медленно и размеренно, будто обращаясь к ребенку, и с удивлением увидел, что это действует. Глор ловил каждое слово. — Поднимись по течению ручья. Если нам повезет, там все еще лежит лук со стрелами. Ни о чем не спрашивай, просто иди и найди его.

Лук Теора на Наэва наверняка затаил злобу,