Джеймс Купер - Прерия Страница 11

— Делайте, как хотите! — крикнул охотник за пчелами, дурное настроение духа которого не стало лучше. — Разглагольствовать-то вы умеете, а вот годитесь ли вы еще на что?

— Юность безрассудна и самонадеянна, — спокойно ответил Траппер. — Было время, молодой человек, когда и у меня кровь была слишком горяча, чтобы течь спокойно в жилах. Но к чему рассказывать о моем возрасте, о смело перенесенных опасностях, о рискованных предприятиях? Хвастовство не идет к седой бороде, и в моей голове должно быть несколько больше смысла.

— Тс! Тс! — тихо сказала Эллен. — Не будем больше говорить об этом: дело идет совсем о другом. Вот индеец сейчас начнет расспросы.

Молодая девушка не ошиблась. Не успела она договорить, как к ним подошел полуголый дикарь высокого роста. Он внимательно, пристально, насколько было возможно при свете луны, окинул их взглядом с головы до ног и обратился к ним со словами приветствия на своем языке, произнесенными хриплым, гортанным голосом. Траппер ответил насколько мог лучше, так, чтобы тот его понял. Мы переведем суть разговора, завязавшегося между ними, сохраняя, насколько возможно, его форму.

— Разве бледнолицые поели всех своих буйволов и взяли все шкуры бобров, что пришли считать, сколько их еще осталось у поуни? — сказал дикарь, из вежливости сделав паузу после слов приветствия.

— Некоторые из нас пришли сюда, чтобы покупать, другие — продавать, — ответил Траппер, — но никто не пойдет дальше, когда узнает, что к хижине одного из сиу приближаться опасно.

— Сиу — разбойники, и они живут среди снегов. Отчего ты говоришь о таком далеком народе, когда мы в стране поуни?

— Если этой страной владеют поуни, то белые имеют здесь те же права; что и красные.

— Неужели бледнолицые еще не достаточно наворовали у красных, что вы пришли так далеко с этой ложью? Я сказал, что эта земля принадлежит моему племени, и оно одно имеет право охотиться здесь.

— Я имею такое же право быть здесь, — возразил Траппер с непоколебимым хладнокровием; — я не говорю всего, что мог бы сказать — лучше помолчать. Поуни и белые — братья, но ни один сиу не смеет показаться в стране волков.

— Дакоты[5] — люди! — гордо крикнул дикарь; гнев заставил его забыть свою роль волка-поуни и он употребил название, которым наиболее гордится его племя. — Дакоты ничего не боятся! Говорите: что вас завело так далеко от жилищ белых людей?

— Я присутствовал на многих собраниях и там, где восходит солнце, и там, где оно заходит, и всегда слушал только мудрецов. Пусть придут ваши вожди, и рот мой не будет закрыт.

— Я великий вождь, — сказал дикарь, принимая вид оскорбленного достоинства. — Уюча — воин, имя которого часто упоминается. Слова его внушают доверие.

— Что я слеп, что ли, и не могу различить тетона чистой воды? — сказал Траппер с твердостью, делавшей честь его хладнокровию. — Полно! Темно, и потому ты не видишь, что у меня седые волосы.

Индеец убедился, что употребил слишком грубые средства, чтобы обмануть хитрого старика, с которым имел дело, и мысленно обдумывал, как достичь своей цели. Но легкое движение в толпе нарушило все его планы. Он обернулся назад, как бы боясь, что ему помешают, и сказал гораздо менее высокомерным тоном:

— Дай Уюче молоко Длинных Ножей[6], и он станет воспевать твое имя перед великими людьми своего племени.

— Ступай прочь, — сказал Траппер с презрительным видом. — Ваши молодые люди произносят имя Матери. Мои слова предназначены для ушей вождя.

Дикарь бросил на старика взгляд, в котором несмотря на темноту, была ясно видна неукротимая ненависть. Он отошел и смешался с толпой товарищей, стыдясь неудачи своей хитрости. Лишь только Уюча исчез, как перед пленниками появился и остановился перед ними воин величественного вида. У него была гордая, надменная поступь, которой отличаются все индейские вожди. За ним шла вся толпа индейцев. Они окружили вождя в глубоком, почтительном безмолвии.

— Земля обширна, — после короткого молчания сказал вождь с видом достоинства, тщетно создавшегося тем, кто был только жалкой копией, — почему же дети белых никак не могут найти себе место на ее поверхности?

— Некоторые из них услыхали, что их друзьям в прерии нужны разные вещи, — ответил Траппер, — и пришли сюда узнать, правда ли это. Другим, напротив, нужно то, что могут продать красные, и они пришли сюда, чтобы предложить своим друзьям пороху и одеял.

— Разве купцы переезжают Большую реку с пустыми руками?

— Наши руки пусты, потому что ваши молодые люди освободили нас от поклажи, думая, что мы устали. Они ошиблись: я стар, но силен.

— Не может быть! Вероятно, вы растеряли свой груз в прерии. Укажите место нашим юношам, чтобы они подняли ваши вещи прежде, чем их найдут поуни.

— Надо сделать много обходов, чтобы добраться до этого места, а теперь уже ночь. Время подумать об отдыхе, — совершенно спокойно ответил Траппер. — Пошлите ваших воинов вон на ту возвышенность: там они найдут воду и лес; пусть они зажгут огни и ложатся спать с теплыми ногами. Когда встанет солнце, я поговорю с вами.

Сдержанный ропот, достаточно ясно выражавший глубокое негодование, пробежал по рядам внимательно прислушивавшихся дикарей. Старик понял, что он слишком рискнул, предлагая меру, имевшую целью уведомить путешественников, расположившихся лагерем у ивовых деревьев, о присутствии опасных врагов. Но Матори не выказал ни малейшего волнения и, по-видимому, нисколько не разделял взрыва негодования своих товарищей. Он продолжал разговор тоном полным достоинства.

— Я знаю, что мой друг богат, — сказал он, — что у него вблизи много воинов и что у него лошадей больше, чем у краснокожих собак.

— Где вы видите моих воинов и моих лошадей?

— Как? Разве у молодой женщины ноги дакота, чтобы она могла ходить, не уставая, в прериях в продолжение тридцати дней? Я знаю, что краснокожие жители лесов делают большие переходы пешком; но мы, живущие там, где от одного жилища не видно другого, мы любим наших лошадей.

При этом замечании Траппер в свою очередь задумался. Он очень хорошо знал, что, скрывая истину, подвергал себя величайшей опасности, если хитрость его будет открыта; к тому же роль, принятая им, была противна его характеру; но, поразмыслив, что дело идет не о нем одном, а о жизни двух его товарищей, он мгновенно решился предоставить дело его течению и позволить вождю дикарей обманываться, если он этого желает. Поэтому он дал уклончивый ответ.

— Женщины сиу и женщины белых не из одного вигвама, — сказал он. — Разве тетонский воин захотел бы поставить какую-нибудь женщину выше себя? Я знаю, что не захотел бы; а между тем я слышал, что есть страны, где сквау держат совет.