Макс Брэнд - Бандит с Черных Холмов Страница 5

Кто же научил его таким манерам? Может быть, какой-нибудь старый мексиканский джентльмен, сохранивший не только испанское имя, но и еще кое-что? Возможно, что-то было и врожденным, о чем сам Герцог никогда не догадывался. Только что бы там ни было, но ни в самом Уилер-Сити, ни в его окрестностях пока не существовало примера подобной учтивости.

Словом, Джон Морроу шел по улице, и казалось, его ничуть не волнует, что мужчины, которых он приветствует, смотрят на него и что-то бормочут в ответ, а женщины только смотрят, но молчат.

«Они много говорили обо мне, – спокойно пояснил сам себе Герцог. – Черт бы меня побрал, если все это время они не рассказывали о моей скромной персоне различные истории. Ведь в их глазах я настоящий убийца».

Эта мысль доставила ему такое удовольствие и показалась столь уместной, что он замер на половине шага и от души рассмеялся в полной тишине. Его хохот услышал маленький мальчик, который, прицепившись к ситцевой юбке матери, шел по другой стороне улицы. Мальчик раскрыл рот от испуга. Детский страх не остался незамеченным Герцогом. Его глаза потемнели от гнева, но через мгновение улыбка снова заиграла на губах.

Он дошел до гостиницы, остановился на веранде, оглядел улицу. Никто из полудюжины прогуливающихся не встретился с ним взглядом. Тогда он решительно шагнул к двери затхлой старой комнаты, служившим холлом. Здесь тоже не оказалось каких-либо признаков всеобщего негодования, никто из мужчин не вскочил на ноги, чтобы открыть по нему огонь.

Со своей знаменитой улыбкой Герцог окинул взглядом присутствующих. Затем отвернулся, чтобы скрутить сигарету. Когда дымок заклубился над его головой, неторопливо вернулся на веранду, сошел по ступеням на улицу и продолжил путь.

Все оказалось хуже, чем ему думалось. Он полагал, что, отсидев срок, искупил обиду, нанесенную обществу. Теперь же увидел, что общество склонно считать тюрьму клеймом, которое навсегда отделило его от законопослушных граждан. Ему удалось проделать очень эффектную штуку – опередить своих врагов, не дать им шанса нанести удар первыми, однако победа все равно осталась за ними.

Герцог остановился перед дверью кузницы, где работал Бад Спрингер, и шагнул через порог. Внезапно внутри возникло смятение. В задней части кузницы торопливо открылась дверь, и в проем скользнула тень, скрытая дымом от горна. Три помощника Бада стояли неподвижно, не спуская встревоженных глаз с вошедшего.

– Бад здесь? – спокойно спросил он.

Ответа не последовало. Никто не открыл рта. Только вытаращенные глаза уставились на него. Если дело доходит до подобного, то ничего хорошего не жди. Герцог продолжил прогулку, сохраняя на губах слабую улыбку, но у него на сердце появилась тяжесть. Все ополчилось против него, каждый человек, и это численное преимущество было сокрушительным.

Он шел куда глаза глядят, пока вдруг не остановился как вкопанный. Затем абсолютно неосознанно свернул с главной улицы и оказался в боковой аллее, но вскоре уже стоял прямо перед домом Мюрреев. Неподалеку миссис Дикон поливала грядку сладкого порошка и наблюдала за ним. Миссис Сет Мерфи уже выглядывала из окна своей кухни. Что же он сделает? Отступать было слишком поздно. Поэтому Герцог повернул к воротам дома Мюрреев. Взошел по ступенькам, постучал в дверь.

– Это ты, Бад? – раздался голос Линды.

Он не ответил. В доме прозвучали торопливые шаги, дверь распахнулась, и Герцог оказался перед улыбающейся девушкой. Впрочем, ее улыбка мгновенно исчезла. Линда почти захлопнула дверь, но затем снова открыла и испуганно уставилась на него. Лицо ее побледнело.

Бесспорно, сам Герцог изменился за это время, но девушка вообще стала совсем другой. Или, может, он впервые увидел ее такой, какой она всегда была на самом деле? Ведь никогда раньше ее глаза не казались ему так близко поставленными, лоб – слишком низким, а рот – чересчур широким. Конечно, три года приглушили краски юности на ее щеках. Она вроде осталась той же самой и одновременно стала какой-то совершенно иной. Конечно, это была Линда, но она уже не действовала на него как прежде. Его не поразила резкая судорога, сердце не принялось бешено колотиться. Он словно поднял розу и обнаружил, что ее аромат полностью исчез.

– Ты… Вы… Ты пришел… чтобы увидеть меня? – заикаясь, прошептала девушка.

– Если ты не слишком занята, – ответил Герцог и улыбнулся.

Линда открыла дверь пошире и вдруг заколебалась.

– Войдешь… Джон?

Наверное, она была единственным человеком в этих горах, называвшим его настоящим именем. Непривычное обращение пронзило Герцога сладкой истомой.

– Лучше останусь здесь, Линда, – произнес он. – Я просто заглянул, чтобы передать пару слов.

– От кого?

– От меня. Пришел сказать, чтобы Бад не беспокоился на мой счет. Я хотел встретиться с ним и сказать то же самое, но не нашел его в мастерской. Наверное, у него были дела где-то в другом месте.

Несмотря на все усилия, Герцог не смог сдержать улыбки, и Линда густо покраснела.

– Бад не говорил мне, что беспокоится.

– Значит, он уже имеет от тебя секреты, – рассмеялся гость и увидел, что его ирония заставила девушку поморщиться. – И наконец, я пришел пожелать счастья тебе и Баду.

После этих слов Герцог протянул руку. Линда очень медленно ответила на его рукопожатие. Он почувствовал, что девушка дрожит всем телом.

– О, Джон, – едва слышно прошептала она, – прошло столько времени, а люди говорили такое…

– Конечно. Ты же не могла ждать вечно.

– Мы были так молоды, – всхлипнула Линда.

– Теперь мы старше, и я вижу, какими мы были глупыми.

– Я… да.

В ее голосе не было ни капли радости. Только налет грусти. А может, Герцогу все это просто показалось.

Он шагнул назад, к краю веранды.

– Прощай, Линда!

– Прощай, Джон!

Пошел к воротам, обернулся и еще раз помахал своим сомбреро. Присутствие наблюдательных дам на улице заставило его улыбку засиять немного ярче, чем требовалось.

Глава 5

Прирожденный бандит

Герцог шел по улице, рассуждая примерно так. Освободиться от Линды – это как вытащить ноги из глубокого песка, когда тебе надо нестись во весь опор. Освободиться от Линды – это все равно что подняться из душной долины на прохладное горное плато. Он словно проснулся после затянувшегося сна. О, если бы можно было увидеть эту правду три года назад! Его пребывание в тюрьме было бы менее ужасным. Пусть вся радость и все счастье достанутся Баду Спрингеру.

Так незаметно он дошел до окраины городка. Окраина тоже не изменилась. Уилер-Сити был полон жизни, он здорово разросся за последние годы. Но оказалось, даже новоселы уже прослышали о Герцоге. Несомненно, его фотография украшала городскую газету уже несколько дней. Все успели ознакомиться с лицом «нехорошего человека». Вот этот приземистый темнокожий человечек полол себе спокойно огород и вдруг перестал работать, выпрямился, уставился на него неподвижным взглядом. Темнокожий явно слышал все о страшном убийце, тихий ужас заставил его глаза остекленеть. А эту полную даму Герцог раньше в глаза не видел, но она вдруг съежилась, принялась звать детей, играющих во дворе. Прижав их к себе, с ненавистью посмотрела в его сторону.

За кого они его принимают?… За страшного великана?

Да, такое поведение горожан не вызывало приятных чувств, однако… Лучше служить пугалом для женщин и детей, чем быть презираемым. Лучше быть изгоем, чем Бадом Спрингером, который предпочитает выскальзывать через заднюю дверь своей кузницы, когда опасность приближается с парадного входа. Не иначе как тут вмешалась сама судьба. Он собирался начать новую жизнь спокойного и законопослушного гражданина. Но как можно быть спокойным и законопослушным в такой убийственной атмосфере подозрения? И если они все восстали против него, то он восстанет против всех! Это будет интересное, темное и фатальное будущее, не лишенное очарования. Пройдет очень немного времени, может быть один или два дня, и раздастся взрыв. И Герцог снова окажется вне закона. В таком положении он сможет воевать несколько месяцев, может, даже несколько лет, скитаясь под проливным дождем и палящим солнцем, несчастный, одинокий, поддерживаемый только свирепой радостью войны одиночки против несметных сил общества. Затем – смерть, рано или поздно смерть в неравной схватке, в бою и в седле!

Мрачные и тем не менее волнующие мысли так завораживали, что Герцог замедлил шаг и в конце концов остановился с низко опущенной головой. И не поднимал ее до тех пор, пока не услышал громкий скрип тяжелой повозки. Из-за угла показалась первая пара длинной упряжки, затем пара за парой остальные лошади, причем кивающие головы и провисшие поводья говорили, что они не очень нагружены, а то и не нагружены вовсе.

Это был огромный фургон, способный везти двадцать тысяч фунтов по разбитым и извилистым горным дорогам. Обитые железом колеса превышали рост человека. Погонщик, восседавший на высоких козлах, управлял поводьями, которые связывали семь пар лошадей. В данный момент он изливал гнев на высокого серого жеребца в шестой паре, который должен был весить все шестнадцать сотен фунтов и который сейчас брыкался, танцевал и метался из стороны в сторону. Жеребец казался беспомощным, потому что сзади катилась огромная повозка, конь не мог шагнуть в сторону, потому что его сдерживали соседи по упряжке. Но он сражался как сумасшедший: пытался сбросить хомут и рвался вперед, словно собирался разорвать поводья в клочья. Серая кожа потемнела от пота, с нее слетали хлопья пены.