Александр Дюма - Папаша Горемыка Страница 10

Таким образом, Франсуа Гишар заложил фундамент и, как мы видели, построил себе дом в бывших земельных владениях принцев де Конде.

Впрочем, присваивая чужую собственность, он проявил благоразумие и умеренность. Парки, заповедные леса и места для рыбной ловли принесли столько несчастья этому роду, что рыбаку не хотелось в свою очередь владеть чем-нибудь подобным; он мог присвоить себе дюжину арпанов земли, на что, естественно, вряд ли рассердился бы Конвент. Он же довольствовался тем, что огородил четыреста — пятьсот метров и приспособил этот участок под сад и огород, где росли овощи, необходимые бедной семье, и цветы, которые он дарил жене в день Святого Людовика.

Консульство и даже Империя не покушались на демократические завоевания Франсуа Гишара: завоеватели вынуждены позволять кое-что друг другу.

Однако, когда Бурбоны вернулись во Францию, они прежде всего решили отобрать у захватчиков ту собственность, что еще не была распродана, и вернуть ее законным владельцам. Таким образом, наследник семейства Конде снова обрел и Шантийи, и леса, и бескрайние охотничьи угодья — все то, что издавна принадлежало его предкам на вареннской равнине; и вскоре на главной ферме поселился управляющий, а на границах владений разместили двух лесников, заменивших покойного Пьера Майяра.

Один из этих лесников, обитавший в лачуге, где прежде жил зять рыбака, был родом из окрестностей Рамбуйе, как и Франсуа Гишар, и доводился внучатым племянником человеку, которого когда-то убил отец Гишара. Несмотря на то что виновный поплатился жизнью за свое преступление и Симонно — так звали лесника принца де Конде — знал об этом лишь понаслышке, искра ненависти тлела в его душе, и теперь, когда он жил по соседству с сыном убийцы, грозила неминуемо разгореться и заполыхать огнем.

Так оно и случилось.

Как только Симонно узнал, что рыбака с берегов Марны и тестя его предшественника зовут Гишар, он обрисовал его управляющему в самых мрачных красках и даже вкратце изложил своему начальнику историю рода этих закоренелых браконьеров, заявив, что, пока столь опасный человек обитает во владениях принца, нельзя поручиться за сохранность ни одного фазана и ни одного кролика.

Эти слова произвели на управляющего большое впечатление.

В результате взгляды обоих лесников, а также здешнего жандарма и самого управляющего устремились на несчастного рыбака.

За ним следили днем и ночью.

С тех пор как дочь и зять Франсуа Гишара ушли в мир иной вслед за двумя его сыновьями, его внешний облик и характер существенно изменились: волосы стали белыми как снег, а на щеках и лбу пролегли глубокие морщины.

Рыбак совсем не уделял внимания Луизон и забросил хозяйство, явно не желая видеть ничего из того, что могло напомнить о прошлом, ибо воспоминания причиняли ему сильнейшие страдания. Он казался более чем печальным, более чем угрюмым: он выглядел злобным — плотно сжатые губы и нахмуренные брови придавали ему такой зловещий вид, что, увидев его, люди невольно содрогались.

Из-за такой внешности и таких повадок Франсуа Гишара все, что бы ни говорили о нем, выглядело не просто вероятным, а вполне достоверным.

Однако, как пристально ни следили за рыбаком, никому не удавалось поймать браконьера с поличным.

Так же следили и за Луизон, ходившей продавать рыбу в Кретей или Сен-Мор; но к каким бы ухищрениям ни прибегали наблюдатели, они были бессильны обнаружить хотя бы лапку куропатки, заячье ухо или фазаний хвост среди содержимого корзин, полных окуней, лещей, карпов и плотвы, которые женщина относила своим постоянным покупателям.

Между тем под деревьями то и дело находили силки, а молодые куропатки разбегались с осмотрительностью и стремительностью, указывавшими на то, что они едва не попали в тенёта. В редкую ночь лесники, наблюдавшие за всеми передвижениями Франсуа Гишара, не слышали, как кто-то стреляет в сидящих на деревьях фазанов.

Естественно, напрашивался вывод, что какой-то весьма хитроумный браконьер, пользуясь всеобщим недоверием к рыбаку, преспокойно отстреливает дичь его высочества; но это объяснение казалось слишком простым, чтобы принять его всерьез. Ненависть так быстро не сдает своих позиций: Симонно предпочитал верить в чудеса и в нечто невероятное. Он заявил, что потомок Гишаров обладает наследственной способностью к колдовству, с помощью которой его душа может отделяться от тела: в то время как тело рыбака лежит в лодке, чтобы сбивать с толку сторожей, его душа бродит по горам и долинам и воюет с фазанами.

Услышав эту выдумку, управляющий испугался и решил очистить вверенные ему земли от мерзавца, который имеет столь тесные связи с самим дьяволом.

Поэтому он решил разузнать, каким образом Франсуа Гишар стал владельцем хижины и небольшого приусадебного участка.

Управляющий отправился в министерство финансов и принялся проверять купчие на национальные имущества; вскоре он убедился, что рыбак незаконно присвоил чужую собственность, и, стало быть, согласно известному манифесту, его следует немедленно подвергнуть преследованию и утопить в Марне, если это возможно.

В тот день, когда управляющий сделал это открытие, в стане лесников и жандармов царило бурное ликование: было съедено гигантское фрикасе из кроликов, обильно орошенное вином Сюси, а затем все выпили за то, чтобы колдун и его приспешники поскорее исчезли с лица земли.

Несмотря на свои связи с нечистой силой, Франсуа Гишар даже не подозревал о том, что происходит неподалеку.

В ту пору уже требовалось брать рыбные места на откуп; раньше наш герой, возможно, отказался бы платить за право пользоваться рекой, но теперь, когда он постоянно пребывал в глубоком унынии, у него не хватило духа отстаивать свой излюбленный принцип, состоящий в том, что рыба принадлежит любому, кто сможет ее поймать; он подчинился закону и внес арендную плату.

Франсуа Гишар безусловно заметил, что он находится под надзором преемников покойного Пьера Майяра, но совесть рыбака относительно того, что творилось за пределами его водных владений, была совершенно чиста, и он не обращал ни малейшего внимания на действия малоприятных ему людей.

Кроме того, в это время у него были иные заботы.

Месяц назад слегла Луизон.

У этой кроткой крестьянки был сильный и стойкий характер. Жестокие удары судьбы удручали ее не меньше, чем мужа, но, не желая усугублять его страданий своим угрюмым видом и рискуя навлечь на себя упреки в равнодушии, Луизон скрывала то, что происходит в ее душе; она затаила в груди терзавшую ее тоску, и, за исключением грустного выражения бледного лица, обрамленного черным шерстяным платком, ничто не выдавало горя, постепенно убивавшего женщину.