Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий Страница 11

Кроме того, существовало мнение, что коль скоро морская вода не годится для питья, то она не подходит и для мытья тела. Ведь доказано, что солнце и ветер могут быть вредны огрубевшей коже лишь в том случае, если она обезжирена.

Во всяком случае, редко кто из матросов склонялся к идее помыться из ведра морской водой. А поскольку для бритья тоже нужна пресная вода, матросы отказались и от этой процедуры. Тем более что на нее часто не хватало времени.

Немытые и небритые моряки на когге ни днем, ни ночью не снимали своей одежды. Она отмывалась немного лишь под проливным дождем на палубе во время выполнения срочных работ, таких, как замена поломанного рангоута или починка разорванного на куски паруса. Хорошо, что в проливе дожди шли часто…

К радости моряков, Пьер Фарино, любитель горячей пищи, устроил на «Трумеле» небольшой камбуз. Он был редкостью на торговых кораблях. Матросы радовались, как дети, получая на обед жидкую похлебку. Конечно, когда погода была благоприятной.

В штормовое ненастье они получали пищу в виде сухого пайка – вяленое мясо, сало, сухари, сыр, масло, вино, сушеный виноград и прочее. Выдачей продуктов занимались провиантмейстер (еще его называли засольщиком) и баталер, ведающий бочонками с водой и вином.

Основной пищей на когге считались сухари. Они были так тверды, что их едва удавалось разбить молотком.

Сухари различались по виду и по вкусу. Английские были светлыми, так как выпекались из пшеницы и кукурузы. Правда, моряки поговаривали, что в тесто для этих сухарей ушлые хлебопеки-бритты подмешивали муку из каштанов. Шведский сухарь за свою твердость и конфигурацию – круг с дыркой посередине – получил название «оселок». Немецкие «кналлеры» («трескуны») выпекались из ржи, и были излюбленным сортом сухарей у моряков.

Кроме того, имелись особые, так называемые «корабельные», сухари. Их называли также бисквитами – «печенными дважды». Высушенные до предела, бисквиты могли храниться годами.

Чтобы внести некоторое разнообразие в приевшуюся пищу, матросы растирали сухари в крошки, смешивали их с салом и медом и разбавляли все это водой. Получалось сладкое кушанье, название которому дали довольно диковинное – «собачье пирожное».

Камбуз на «Трумеле» представлял собой кирпичную плиту, вокруг которой ходили по посыпанной песком дорожке. На остальной площади размещались грубо сколоченные кухонные столы, колоды для рубки дров и разделки мяса, бочки и баки, котлы, полки с горшками, поленницы дров, мешки и другие кухонные атрибуты. Все это настолько загромождало камбуз, что кок едва мог там повернуться.

Кока Матье, которого прозвали Обжорой, матросы недолюбливали. Он был толстый, как подсвинок, ходил в вечно засаленной одежде, считался капитанским осведомителем, постоянно сидел в тепле, утаивал для себя и своих любимчиков лакомые кусочки, а пищу для экипажа готовил кое-как.

К его малопочтенным открытиям на ниве кулинарии относился «потаж» – похлебка, которая варилась из объедков и кухонных отходов. В принципе, такое варево не было большим открытием Матье Обжоры; подобные похлебки варганили и другие корабельные повара. Но кок «Трумеля» перещеголял всех.

Он бросал в котел все подряд – от рыбьих хвостов до обглоданных костей, собираемых в течение нескольких дней. А чтобы похлебка получалась сытней и наваристей, он добавлял в нее кроме гороха еще и муки, от чего она выходила густой и смачной на вид.

Горячая пища доставлялась с камбуза в помещение команды в бачках, представлявших собой деревянные кадки, размером с половину винного бочонка, и с «ушами» – чтобы было за что их ухватить. Мисок на кораблях было мало, поэтому во время еды каждый поочередно запускал ложку прямо в общий бачок. Из-за этого иногда возникали небольшие ссоры. Главным образом из-за того, что кто-то вылавливал кусок мяса побольше. А тот, кто не выдерживал ритма и черпал из бачка слишком быстро, получал ложкой по пальцам. Эсташу эта картина напоминала свиней, сгрудившихся у корыта.

Деньги у него были, отец не забывал подбрасывать сыну несколько монет на непредвиденные расходы, и Эсташ старался покупать нормальную еду с длительным сроком хранения в портах. Он держал ее в своем сундучке, и постоянно отбивался от крыс, которые чуяли запас вяленых колбасок и хорошего выдержанного сыра. Иначе в сундучке они могли бы прогрызть дыру.

Единственным облегчением для него было время, когда корабль на ночной отдых приставал к берегу. Там иногда можно было искупаться в ручье или озерке, и откушать наконец вполне приличную похлебку из свежих продуктов, которые закупались в близлежащей деревеньке.

Правда, на корабле во время стоянки приходилось держать ухо востро, потому как находились любители обогатиться за счет арматора. Поэтому все матросы были вооружены, а Пьер Фарино, которому пришлось и повоевать, выставлял дозорных. Так что подобраться незаметно к кораблю не было никакой возможности.

К тому же на берег сходила лишь небольшая группа матросов во главе с Матье Обжорой – только чтобы закупить провиант и приготовить горячую еду. А затем котел поднимали на борт.

Скверное качество еды иногда превращало плавание в ад. Продукты были дешевыми и часто не совсем доброкачественными. Пьер Фарино экономил как мог. Питьевую воду набирали прямо из речек или доставали из колодцев, и нередко она была сомнительного качества. Уже через несколько недель после выхода в море вода начинала протухать и становилась все более густой и вонючей. А пересоленное мясо было почти несъедобным, тем более что из-за ограниченного количества воды на корабле его не удавалось вымочить в достаточной степени.

Солонина в бочках приобретала своеобразный цвет красного дерева с прожелтью, а при дальнейшем хранении – коричневато-зеленоватый; от нее шел натуральный трупный дух.

Мясо или было с червями, или жилистое, темное, засохшее и пересоленное сверх всякой меры. По внешнему виду и твердости такая солонина напоминала дерево. Твердокаменные куски бросали в чан с водой (тут уж было не до экономии), затем туда же залезал матрос, который ногами мял солонину, стремясь размягчить ее, чтобы сделать пригодной к употреблению.

Отвратительный вкус, однообразие и низкое качество еды лишали аппетита даже самых невзыскательных и голодных едоков. Еще хуже были муки жажды, вызываемой ежедневным употреблением в пищу солонины и твердокаменных сухарей и делающейся все нестерпимее из-за строгого соблюдения водного рациона. От этого Эсташ страдал, как никто другой. Дома он очень мало ел соленого; так было заведено в их семье.

И естественно, у моряков «Трумеля» не было форменной одежды. Все они носили светлую полотняную робу, нередко выкроенную