Жюль Верн - Граф де Шантелен Страница 11

По лицу графа катился холодный пот.

— Что происходит? — спрашивал он у окружающих.

Но толпа, опьяненная кровью, лишь скандировала:

— Никакой пощады! Никакой пощады!

Кернан и граф решили во что бы то ни стало протиснуться поближе, но их попытка не увенчалась успехом. Впрочем, уже через несколько минут представление закончилось, толпа начала расходиться, и крики постепенно затихли.

Тогда наши друзья заметили на площади глашатаев со списками в руках.

— Казнь шестого нивоза второго года Республики! — донеслось до них. — Кому список казненных?

Граф смотрел на Кернана блуждающим взором.

— Кюре Фермон!

Граф так сильно сжал руку Кернана, что чуть не сломал ее.

— Девица Шантелен!

Граф испустил ужасный вопль и лишился чувств. Кернан едва успел зажать рот графа. Затем верный слуга подхватил бесчувственное тело господина и скрылся в ближайшем переулке прежде, чем кто-либо успел заметить, что произошло.

А глашатай продолжал выкрикивать все новые имена, и со всех сторон доносилось:

— Смерть аристократам! Да здравствует Республика!

Глава VI

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «У ТРЕУГОЛЬНИКА РАВЕНСТВА»

Положение Кернана было ужасным: следовало во что бы то ни стало укрыть графа от посторонних взглядов, пока к нему не вернулось сознание. Первые же произнесенные им слова могли выдать его с головой! Взывая к дочери, граф де Шантелен, несмотря на одежды бретонского крестьянина, раскрыл бы себя.

Пробираясь сквозь паутину улиц, Кернан заметил заведение, которое, судя по всему, представляло собой не что иное, как постоялый двор. Его вывеску украшали все атрибуты того времени, среди которых выделялись пики и римские фасции. Кернан прочитал:

— Таверна бандитов, — пробурчал он под нос, — но тем лучше, здесь мы будем в большей безопасности. Впрочем, выбирать не из чего.

Действительно, ждать лучшего не приходилось: в городе едва ли нашелся бы трактир, не украшенный подобной «революционной» вывеской.

Поддерживая или, вернее, волоча на себе графа, Кернан протиснулся в низкую залу и, разместив на стуле свою неподвижную ношу, спросил комнату. На звук его голоса вышел хозяин, Мютьюс Севоля собственной персоной.

— Что нужно, гражданин? — спросил он хмуро.

— Комнату.

— И ты можешь заплатить?

— Черт побери! Не зря же мы пошарили в карманах шуанов![56] Вот, держи, это задаток, — добавил он, бросив на стол несколько монет.

— Серебро! — воскликнул хозяин, больше привыкший получать бумажки.

— И настоящее, с печатью Республики!

— Ладно, комната найдется. Но что случилось с твоим другом?

— Видишь ли, братец мой так нахлестывал нашу клячу, стараясь не опоздать…

— К началу казни! — кивнул трактирщик, потирая руки.

— Вот именно, — ответил Кернан не моргнув глазом. — Вдруг лошадь споткнулась, да так неудачно, что сразу околела; да и мой бедный брат чувствует себя немногим лучше. Ну да хватит болтовни! Я заплатил. Где моя комната?

— Ладно, ладно! Сейчас будет тебе комната. Не надо злиться, я же не виноват, что ты опоздал. Но раз уж ты не смог поприсутствовать при казни — так и быть, я расскажу тебе все представление в деталях.

— Ты был там?

— Черт побери! В двух шагах от гражданина Гермера.

— Ему пальца в рот не клади! — подхватил Кернан, который впервые слышал это имя.

— Это уж точно! — согласился трактирщик.

Он проводил Кернана с его ношей наверх, в комнаты для гостей.

— Я тебе не нужен? — спросил он бретонца, когда они остановились у двери.

— Ни ты, ни кто-либо другой, — ответил тот.

— Он не слишком-то вежлив, но он платит! — пробормотал трактирщик, спускаясь по лестнице. — Мне не на что жаловаться!

Итак, Кернан очутился в комнате наедине со своим господином. Только здесь он смог дать наконец волю слезам, что, однако, не помешало верному слуге тотчас окружить графа своими заботами. Он смочил его бледный лоб, и вскоре сознание вернулось к несчастному. Чтобы заглушить первый крик отчаяния, Кернан предусмотрительно зажал его рот своей рукой.

— Да, мой господин, — приговаривал бретонец, — плачьте, но давайте плакать потише, а то кто-нибудь может услышать наши стоны!

— Моя жена! Моя дочь! — повторял граф сквозь рыдания. — Неужели это правда? Погибли! Убиты!.. И я был там! И я не смог!.. О! Я найду убийцу… — Он метался как сумасшедший.

Кернан, несмотря на свою геркулесову силу, с трудом удерживал графа и смирял его крики.

— Мой господин, — говорил он, — вас арестуют!

— Какая мне разница, — отвечал тот, вырываясь.

— Вас гильотинируют!

— Тем лучше, тем лучше!

— И меня тоже!

— Тебя! Тебя… — пробормотал граф и снова впал в состояние глубокой прострации.

Еще несколько минут рыдания сотрясали его грудь, но понемногу он успокоился и, опустившись коленями прямо на голые плиты пола, начал молиться за души тех, кого он так любил.

Кернан преклонил колени рядом с графом. Слезы текли у них по щекам. После долгой молитвы бретонец поднялся и сказал:

— А теперь, мой господин, позвольте мне сходить в город. Оставайтесь здесь, молитесь и плачьте, а я узнаю, что произошло.

— Кернан, ты расскажешь мне все, что узнаешь, — произнес граф, схватив его за руки.

— Клянусь, мой господин! Но вы не покинете эту комнату?

— Обещаю тебе! Ступай, Кернан, ступай!

И граф уронил голову на руки, мокрые от слез.

Тем временем Кернан сошел вниз, где заметил трактирщика, скучающего у входной двери.

— А где же твой брат? — спросил Севоля.

— Он спит, и — слышишь? — пусть его не беспокоят!

— Можешь не волноваться.

— А теперь, — сказал Кернан, — я тебя слушаю.

— А, ждешь рассказа о представлении? Понимаю! — добавил он, рассмеявшись. — Ты пришел, но не смог ничего разглядеть — было слишком много народу?

— Вот именно.

— Но постой, неужто ты способен слушать, не пропустив стаканчик, а, гражданин? Я вот не могу говорить, не промочив горло.

— Ну, так неси бутылку, — сказал Кернан, — и прихвати каравай хлеба. Я не прочь подкрепиться, пока ты будешь рассказывать.

Вскоре мужчины уже сидели за столом. Гражданин Севоля с удовольствием воздал должное вину, заказанному Кернаном.

— Так вот, — начал он, осушив стакан до дна, — уже целых два месяца городские тюрьмы просто битком набиты. Беженцев из Вандеи с каждым днем доставлялось все больше, и скоро заключенных просто негде стало бы содержать. Как видишь, следовало поскорее эти тюрьмы разгрузить. Гражданин Гермер, безусловно, истинный патриот, но он — увы! — не обладает фантазией Каррье[57] или Лебона,[58] а потому хотел, чтобы все шло законным порядком.