Сесил Форестер - Трафальгарский ветер Страница 12

Хорнблоуэр с тревогой вспомнил о Марии и детях, один из которых еще только должен был появиться на свет. А что будет с обещанным ему производством в чин капитана? И вспомнит ли кто-нибудь о нем, если он попадет в плен? Кому нужен безвестный моряк во французской тюрьме?

Мидоус в открытую богохульствовал, перемежая проклятия небесам с самыми грязными ругательствами, которых постеснялся бы и портовый грузчик. Он словно с ума сошел в своей ярости.

— Нас тридцать человек… — начал рассуждать вслух Хорнблоуэр. — Вряд ли французы заподозрят, что на барже больше полудюжины людей.

— Клянусь Богом, мы же можем взять их на абордаж! — воскликнул мгновенно оживший Мидоус. Площадная брань, изливавшаяся из его уст, прекратилась, словно по мановению волшебной палочки.

Прекрасный вариант, но вот удастся ли его осуществить? Ни один французский капитан, находящийся в здравом рассудке, никогда не допустит ничего подобного. В такую погоду он не станет даже приближаться к барже и подвергать опасности, пусть даже минимальной, свой драгоценный бриг. Да и отвернуть всегда можно при первом же признаке угрозы. Ну а потом достаточно будет одного залпа, чтобы от «Принцессы» остались только щепки. Кроме того, в экипаже брига должно быть не меньше девяноста человек, а скорее всего, намного больше. Если тридцать англичан всерьез захотят попытать счастья, их атака должна быть совершенно неожиданной и максимально успешной, иначе все они обречены на уничтожение. Хорнблоуэр мысленно представил себе, как будет выглядеть со стороны попытка абордажа с палубы переваливающейся с боку на бок баржи, и внутренне содрогнулся. Даже если французы ничего не заподозрят, абордажная команда при такой качке не сможет перебраться на борт вражеского корабля иначе, как маленькими группами по два-три человека, что заранее обрекало всю затею на провал. Нет, французов надо атаковать так, чтобы полностью захватить их врасплох. Только в этом случае попытка имела слабые шансы на успех.

Эти мысли молнией промелькнули в голове Хорнблоуэра. Он обвел глазами собравшихся вокруг людей, внимательно наблюдая, как внезапная надежда и возбуждение на лицах сменяются понемногу унынием и сомнениями. Неожиданно в голову ему пришла идея. Однако, если он надеялся ее осуществить, действовать следовало решительно и без промедления. Возвысив голос, он повернулся к своим бывшим подчиненным и скомандовал:

— Всем покинуть палубу и укрыться от вражеских глаз. Повторяю, все в укрытие! Нельзя, чтобы французы увидели, сколько нас на самом деле.

Но когда Хорнблоуэр снова повернулся к Мидоусу и Бедлстоуну, он встретил ледяной взгляд обоих джентльменов.

— Нельзя терять времени, — поспешил объяснить он свой поступок, — нам лучше не показывать своих карт, пока не сыграна партия, а бриг скоро приблизится настолько, что можно будет разглядеть в трубу, сколько у нас людей.

— Я здесь старший! — оборвал его Мидоус. — Если кто и имеет право отдавать здесь приказы, то это я!

— Но, сэр… — возмущенно начал Хорнблоуэр.

— Я получил коммандера в мае восьмисотого, тремя годами раньше вас, между прочим. А о вашем производстве сообщения в «Газетт» пока что еще не появлялось. Вы все еще такой же коммандер, как и я, только с меньшей выслугой.

В словах Мидоуса была горькая правда. Хорнблоуэр был произведен в коммандеры только в апреле 1803 года и до формального подтверждения его капитанского чина обязан был официально подчиняться приказам Мидоуса. Он вспомнил, как пытался поддержать Мидоуса в его несчастье дружеской беседой и со стыдом понял, что тот, должно быть, расценил его попытки, как стремление навязаться в конфиденты старшему по званию, а вовсе не как дружеское проявление. Он испытал сильнейшее чувство раздражения, от того что не подумал об этом раньше. Но всего обиднее было вновь ощутить себя младшим по званию, имеющим право, в лучшем случае, на совет, но не на отдачу приказаний. И это после двух лет самостоятельного командования кораблем! Да, пилюля оказалась неожиданно горькой, но это метафорическое сравнение, ни странно, успокоило Хорнблоуэра и дало ему селу проглотить горькое лекарство внешне спокойно, тем более, что по странному совпадению ему и в самом деле пришлось в этот момент проглотить скопившуюся во рту горькую слюну. Совпадение несколько развеселило Хорнблоуэра и позволило без особых усилий удержаться от резкого ответа на обидные слова и надменный тон Мидоуса. Все трое капитанов находились не в лучшем расположении духа и не питали к друг к другу особо теплых чувств, но открытая ссора могла только привести их всех кратчайшим путем во французскую тюрьму.

— Безусловно, сэр! — согласился Хорнблоуэр и добавил, решив, раз уж начал, довести дело до логического конца. — Прошу прощения, сэр, с моей стороны это был необдуманный поступок.

— Принимаю, — проворчал Мидоус, но уже значительно более мягким тоном.

Обстановка разрядилась, и теперь можно было без труда сменить тему, тем более, что приближающийся бриг давал для такой перемены отличный повод. Все трое снова повернулись в сторону француза.

— Черт бы их побрал! Этот «кирпич» не только по прямой идет много быстрее нас, но и к ветру способен забирать чуть ли не вдвое круче! — ругался Бедлстоун.

Оба судна по-прежнему двигались левым галсом, но дистанция между ними все сокращалась. Прекрасные мореходные качества брига позволяли ему спокойно нагонять «Принцессу», не изменяя курса. Обиднее всего в этой ситуации было сознавать, что любая попытка со стороны экипажа баржи лечь на другой галс неизбежно привела бы только к дальнейшему сокращению расстояния.

— Мы не подняли флага! — спохватился Мидоус.

— Пока нет, — согласился Бедлстоун. Хорнблоуэр поймал взгляд шкипера и уставился тому прямо в глаза. Он считал несвоевременным делать какие-либо замечания или знаки, чтобы не вызвать очередной вспышки гнева со стороны Мидоуса, но Бедлстоун и так понял его мысль.

— Я не думаю, что именно сейчас для этого подходящий момент, — продолжил он, — пусть лучше руки у нас будут развязаны.

Старик был прав. Не стоило сжигать за собой мосты. Оставалась еще слабая надежда, что французы не сумеют определить принадлежность «Принцессы» к военному флоту, хотя на такой исход шансов почти не было. С другой стороны, в рапорте по команде или даже в судовом журнале можно было написать что угодно. Предположим, французу наскучит гнаться за баржей или возникнет какое-то другое обстоятельство? В таком случае, зачем лишать преследователя спасительной лазейки в виде записи о встреченном в море голландце или бременце?

— Скоро уже должно стемнеть, — сказал Хорнблоуэр.