Бернард Корнуэлл - 1356 Страница 12

— Нет! — настаивал брат Майкл, и говорил правду. Он посмотрел, как Бастард взломал печать и развернул жесткий пергамент, затем перевел взгляд на Женевьеву, едущую на сером коне по другую сторону Бастарда.

Томас заметил тоскующий взгляд монаха и удивился.

— Разве ты не видел прошлой ночью, брат, что происходит с тем, кто берет чужих жен?

Майкл вспыхнул.

— Я… — начал он, но обнаружил, что сказать ему нечего.

— И кроме того, — продолжил Томас, — моя жена — еретичка. Она отлучена от церкви и обречена на ад. Как и я. Тебя это не беспокоит?

И снова брату Майклу нечего было сказать.

— И почему ты еще здесь? — спросил Томас.

— Здесь? — молодой монах смутился.

— Разве у тебя нет обязательств?

— Предполагается, что я направлюсь в Монпелье, — признался брат Майкл.

— Это туда, брат, — сказал Томас, указывая на юг.

— Мы едем на юг, — сухо сказала Женевьева, — и полагаю, что брат Майкл предпочтет наше общество.

— Предпочтешь?

— Буду рад, — ответил брат Майкл и удивился готовности, с которой ответил.

— Тогда добро пожаловать, — поприветствовал Томас, — к заблудшим душам.

Которые сейчас повернули на юго-восток, чтобы преподать толстому и жадному графу урок.

Граф Лабруйяд продвинулся недалеко. Лошади устали, день был жарким, большая часть его людей мучилась от похмелья после вина, выпитого в захваченном городе, и повозки медленно катились по ухабистой дороге.

Но это не имело значения, потому что люди, которых он послал шпионить за Бастардом, вернулись с полезными для него новостями.

Англичанин поехал на запад.

— Вы уверены? — рявкнул граф.

— Мы следили за ним, милорд.

— Следили, как он делал что? — с подозрением спросил граф.

— Он пересчитал деньги, милорд, его люди сняли с себя доспехи, затем они уехали на запад. Все. Он сказал аббату, что пришлет законников, чтобы потребовать плату.

— Законников! — захохотал граф.

— Так сказал аббат и пообещал вашей светлости, что выскажется за вас в любом суде.

— Законники! — снова захохотал граф. — Тогда ссора не утрясется при нашей жизни.

Теперь он был в безопасности, и медленное передвижение не играло никакой роли.

Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра, он ни за что не заплатил, наградой крестьянам, по его искреннему убеждению, было само присутствие рядом с ним, и этого должно быть достаточно.

Поев, он постучал ножом для кастрации по прутьям клетки, в которой сидела его жена.

— Оставишь себе на память, Бертийя? — спросил он.

Бертийя не ответила. Ее горло саднило от рыданий, глаза покраснели и неотрывно смотрели на ржавый клинок.

— Я сбрею ваши волосы, мадам, — пообещал ей граф, — и заставлю ползти на коленях к алтарю и вымаливать прощение.

И Господь, возможно, простит вас, мадам, но я нет, и вы отправитесь в монастырь, когда я с вами закончу.

Вы будете драить их полы мадам, и стирать их рясы, пока не очиститесь от грехов, а потом сможете провести в сожалениях остаток своих жалких дней.

Она по-прежнему молчала, и граф, которому надоело, что он не может спровоцировать ее на протест, позвал своих людей, чтобы помогли ему забраться в седло.

Он снял доспехи, и теперь был одет в легкий сюрко[11], украшенный его эмблемой, а воины сложили свои доспехи на вьючных лошадей вместе с щитами и копьями.

Они ехали беззаботно, им никто не угрожал, и арбалетчики шли за вьючными лошадьми, нагруженными баулами с добычей.

Они следовали по дороге, которая вилась по холмам, между каштанами. У их стволов копались свиньи, и граф приказал убить парочку, потому что любил свинину. Туши бросили на клетку с графиней, так что кровь капала вниз, на ее изорванное платье.

К середине дня они приблизились к перевалу, который вел на земли графа. Это была возвышенность с тонкими соснами и массивными скалами, согласно легенде, много лет назад здесь была битва с сарацинами, и все они погибли.

Крестьяне приходили сюда, чтобы прочесть заклинания — практика, официально не одобрявшаяся ни графом, ни церковью, хотя когда Бертийя в первый раз сбежала со своим любовником, граф приходил к Перевалу Сарацинов и захоронил монету, постучал по высокой скале на вершине холма три раза, наложив таким образом заклятье на Вийона.

Он подумал, что это сработало, и Вийон теперь превратился в оскопленный кусок окровавленного и страдающего мяса, прикованного к вонючей телеге.

День угасал. Солнце стояло низко над холмами на западе, но остался еще час солнечного света, и этого было достаточно, чтобы заметить усталых солдат на перевале, откуда дорога шла прямо вниз, в Лабруйяд.

Колокола замка будут звонить о победе графа, наполняя спустившуюся темноту ликованием.

И именно тогда появилась первая стрела.

Бастард вел тридцать лучников и двадцать два латника на юг, пока остальные его силы двигались на запад с теми ранеными, которые могли ехать верхом.

Конь Бастарда устал, но они продолжали движение размеренным темпом по тропам, разведанным в те долгие дни, когда они ожидали атаку на Вийон.

Томас прочитал послание графа Нортгемптона на ходу. Прочитал его один раз, потом второй, и на его лице ничего не отразилось.

Воины наблюдали за ним, подозревая, что послание может повлиять на их судьбу, но Томас просто сложил пергамент и засунул его в кошель, висящий на перевязи.

— Он нас вызывает? — наконец спросил Сэм.

— Нет, — ответил Томас. — А с чего бы ему нас вызывать? Какая польза от тебя графу, Сэм?

— Совершенно никакой! — весело произнес Сэм. Он был рад, что граф не призвал Томаса обратно в Англию или, что было более вероятным, в Гасконь.

Граф Нортгемптон являлся ленным сеньором Томаса, его сюзереном, но граф был счастлив отпустить Томаса и его людей служить в качестве наемников. Он получал часть прибыли, и эта прибыль была весьма щедрой.

— Он говорит, что летом мы должны быть готовы присоединиться к армии принца, — сказал Томас.

— Мы понадобимся принцу Эдуарду, — отозвался Сэм.

— Возможно, если король Франции решит поиграть в игры, — заметил Томас. Он знал, что принц Уэльский опустошает юг Франции, и что король Иоанн не предпринимает ничего, чтобы помешать ему, но наверняка отправится туда, если принц устроит очередной набег кавалерии.

И это было большим искушением, подумал Томас, потому что французы были слабы. Король Шотландии, союзник Франции — пленник в лондонском Тауэре, и англичане находились в Нормандии, Бретани и Аквитании. Франция была похожа на большого оленя, загнанного сворой собак.