Александр Немировский - Карфаген должен быть разрушен Страница 13

– Выход конечно же есть. Но ищи его сам. Если хочешь, и я подумаю над твоей головоломкой.

– Конечно же хочу! – радостно закричал Деметрий. – Я уверен, твой совет будет так же меток, как твоя рука!

Полибий возвращался домой в приподнятом настроении. Его подавленность сменилась уже забытым ощущением радостного напряжения, требующим выхода в немедленные действия. Ускоряя шаг, он лихорадочно перебирал возможные варианты возвращения Деметрия на престол.

«Чего-нибудь да стоит расположение сирийского царевича, нет, – царя! Если только он им станет… Конечно, станет! Благодаря мне, бесправному изгнаннику! Вопреки всему!» – вертелось в голове.

«Размечтался! – одернул он себя и тут же сам себе возразил: – Ничего. Мы еще поборемся. Когда корабль идет ко дну, ухватишься и за щепку!»

В курии

Курия Гостилия, что на Форуме, медленно заполнялась. Сенаторы входили не спеша, здоровались и, подобрав белоснежные тоги, чинно рассаживались на мраморных скамьях по обе стороны прохода.

Консул Секст Элий Пет, созвавший сенат, уже был на председательском месте и внимательно наблюдал за тем, что происходило в правом углу зала. Жрец-гаруспик в остроконечном колпаке и его помощники склонились там над принесенной в жертву овцой. Из ее внутренностей жрец извлек печень и, поворачивая ее, тщательно вглядывался в очертания.

Если бы он по ошибке или злому умыслу пропустил какое-нибудь необычное утолщение или углубление, это не ускользнуло бы от ревностных глаз его коллег. Обменявшись с ними взглядом и приняв их молчание за согласие, гаруспик отложил печень, вытер руки протянутым ему полотенцем и, подняв над головой кулак, выкрикнул тонким голосом:

– Соизволено!

Консул встал, оглядывая курию ряд за рядом.

– Отцы-сенаторы! – голос консула звучал торжественно. – Я созвал вас в курию для решения вопроса исключительной важности: в Рим прибыло посольство с известием о смерти царя Сирии Антиоха Эпифана… Будет уместно до обсуждения вопроса о назначении нового сирийского царя заслушать послов.

После паузы, предназначенной для раздумья и выражения иного мнения, если бы таковое существовало, консул крикнул;

– Впусти!

Прошло несколько мгновений, и в проходе, разделяющем курию, появился плотный человек в темном неподпоясанном хитоне. На вид ему было лет шестьдесят. Проседь в бороде, но очень живые черные глаза. Вслед за ним шли послы помоложе, тоже в темном.

Тиберий Гракх толкнул своего соседа Сульпиция.

– Опять Лисий!

Лисий неторопливо поднялся на возвышение. Несколько мгновений посол стоял со скорбно склоненной головой, потом поднял ее, словно бы усилием воли, и одновременно вытянул вперед ладони.

– Комедиант! – процедил Сульпиций, поворачиваясь к Тиберию.

– Взываю к вам, милостивые владыки Рима, – начал Лисий, – от имени осиротевшей Сирии, от несчастного малолетнего Антиоха, от погруженных в глубокий траур царских родственников и друзей.

Лисий замолчал, словно душившие его слезы не давали ему говорить, вытер лоб тыльной стороной руки и вновь заговорил, понизив голос:

– Перед смертью… перед смертью наш Антиох оставил власть своему сыну Антиоху. Но мы, царские родственники и друзья, ставим волю сенатора превыше всего. Царем Сирии будет тот, кто угоден вам. Мы лишь возносим смиренную мольбу утвердить предсмертную волю Антиоха и обещаем сделать все, чтобы в царствование Антиоха, сына Антиоха, наша дружба с Римом стала еще крепче.

– Сенат рассмотрит вашу просьбу в надлежащем порядке, – объявил консул.

Подобострастно кланяясь, Лисий спустился с возвышения и направился к выходу с низко опущенной головой. Другие послы чинно следовали за ним.

Дождавшись, когда дверь за послами закрылась, консул вновь обратился к собранию:

– Чтобы мы могли решить вопрос с полным знанием дела и ответственностью, нам следует выслушать сирийца Деметрия, сына Селевка. Имеются ли у отцов-сенаторов возражения?

Отцы-сенаторы молчали.

– Тогда, – сказал консул после паузы, – послушаем Деметрия. Впусти его!

В зал вбежал Деметрий. Через несколько мгновений он уже был на возвышении рядом с консулом.

Копна черных волос, матовая бледность лица, мятущиеся, не находящие места руки.

– Я – Деметрий, – начал юноша взволнованно. – Я вырос здесь, в Риме, на ваших глазах. Вам известно, что мой отец, царь Сирии Селевк Филопатор, отдал меня в Рим, чтобы сенат и римский народ не усомнились в его верности. Успокаивая мое детское горе, он сказал мне напоследок: «Сын мой! Тебе не плакать надо, а радоваться. В Риме ты пройдешь школу справедливости. Тебя будут окружать честные люди, а не царедворцы, от которых можно ждать любого коварства». Поэтому он побеспокоился о завещании; ввиду моего малолетия он распорядился в случае своей кончины передать власть Антиоху, с тем чтобы после его смерти корону получил я.

Деметрий вытер вспотевший лоб.

– Царедворец Лисий, который стоит во главе посольства, уничтожил завещание и составил новое в пользу моего двоюродного брата Антиоха, скрепив его царской печатью, которой он распоряжался. Этот Лисий, втершись в доверие к моему любимому дяде, стал его главным советчиком и стратегом. Передавая власть Антиоху, сыну Антиоха, вы вручаете ее Лисию, человеку коварному и злонамеренному. Я живу в Риме много лет, и мне известно, что к вам обращаются как к «отцам-сенаторам». Разрешите назвать вас отцами, ибо в мире у меня нет никого, к кому я мог бы обратиться со словом «отец». Боги взяли к себе моего родителя Селевка. Злодейски убит мой дядя Антиох, которого, умирая, царь просил: «Будь Деметрию отцом! Отцы мои! Не дайте восторжествовать коварству и беззаконию!»

– Можешь идти, Деметрий! – произнес Элий мягко. – О решении сената тебе сообщат.

Юноша, всхлипывая, удалился.

– Приступаем к обсуждению, – возгласил консул. – Слово имеет цензорий[31] Марк Порций Катон.

Все головы обратились к Катону. Он встал, но вместо того чтобы высказывать свой мнение, обратился к консулу с просьбой:

– Я прошу отсрочки, Элий! Я никогда не был в Сирии и хочу выступить после тех, кто ориентируется не по речам заинтересованных лиц.

– Разрешить! Пусть говорит потом! – послышались крики.

– Цензорий Марк Порций Катон, – произнес Элий торжественно. – Можешь выступить позднее. Слово имеет консуляр Семпроний Гракх.

С места поднялся сенатор невысокого роста, с прямой осанкой и выразительным лицом.

– Волчица вскормила основателей нашего города Ромула и Рема, – начал он проникновенно. – Можете себе представить, что было бы с этими младенцами, не отними их у зверя пастух Фаустул. Они ходили бы на четвереньках и выли бы, как их приемная мать и молочные братья. Деметрий усыновлен нашим городом, воспринял наши обычаи. Я с наслаждением слушал его латинскую речь. Я верю ему и призываю вас, отцы-сенаторы, вернуть Деметрию законную власть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Легион – крупное воинское подразделение римской армии (около 4,5 тыс. воинов, с конца II в до н. э. – 6 тыс.), делившееся, ко времени действия романа, на 30 отрядов, или манипулов.

2

Гладиус – меч римлян, рубящее и колящее оружие.

3

Лектики – носилки у римлян.

4

Гетайры – сподвижники македонских царей и их почетная свита.

5

Денарий – серебряная римская монета, равная 4 сестерциям, 16 ассам.

6

Ростры – ораторская трибуна на Форуме, украшенная носами вражеских кораблей.

7

Агора – торговая площадь и место народных собраний в древнегреческих городах.

8

Булевтерий – место заседаний городского совета (буле).

9

Лисипп – греческий скульптор V в. до н. э.

10

Грекулы (буквально: гречишки) – презрительное обозначение греков римлянами.

11

Расстояние до Рима измерялось в милевых столбах. Римская миля соответствовала 1479 м.

12

Алкионы – зимородки. Необычайная преданность самцов и самок этих птиц друг другу породила в древности легенду, будто даже свирепые ветры смягчают свою ярость в те семь зимних дней, когда зимородки высиживают птенцов.