Александр Дюма - Любовное приключение Страница 14

«Фердинан! Фердинан!»

Но Фердинан уже был далеко.

Я взял Марию за руку и почувствовал, как она дрожит, соприкасаясь с моей рукой, и мы отправились с ней по Кьяйе.

Не произнеся ни слова, мы дошли до мола, о который билось море.

Мы молча остановились, устремив глаза в раскинувшееся пространство.

Через какое-то время я вздохнул, Мария ответила мне таким же вздохом.

«Мне кажется, моя дорогая Мария, — сказал я, — что вы оба делаете большую глупость».

«Вам кажется, — откликнулась она, — а я в этом уверена…»

В эту минуту наша венская знакомая пошевелилась в кровати. Я повернулся в ее сторону.

— Не обращайте внимания, — сказала мне Лилла, — это чтобы лучше дышать.

— А не для того ли, — спросил я, — чтобы лучше слышать?

— Вы с ума сошли! Она спит, как Ева до грехопадения.

— Вот как! Словно Ева до грехопадения! Только я вижу не одно, а два яблока.

Я совершенно ничего не имел в виду, однако это не помешало нашей венке пронзительно закричать и резким движением натянуть покрывало до глаз.

— А-а! Здорово я вас поймал, любопытная! — воскликнул я.

Она положила обе руки поверх покрывала, скрестив их, как ребенок.

— Пожалуйста, продолжайте, — проговорила она.

— Послушайте, но я не могу одновременно разговаривать с двумя. Говорить направо, а смотреть налево. По меньшей мере, я заработаю ревматические боли в шее.

— И о чем же вы просите? — спросила прекрасная венка.

— Я не прошу, я требую.

— Как, вы требуете? — заметила Лилла.

— Да, требую, иначе буду молчать.

— Нет, нет, нет… Чего вы требуете? — откликнулась венка.

— Я закрою глаза, а вы переберетесь в кровать к вашей подруге. Возможно, я сойду с ума, видя такие две головки на одной и той же подушке. Но, по крайней мере, не подхвачу болей в шее.

— Лилла, следует ли поступать так, как он хочет?

— Конечно, ведь вы полагаетесь на его скромность.

— Но вы закроете глаза?

— Слово чести!

— Можно ли ему верить, Лилла?

— Я отвечаю за него.

— Так закрывайте глаза.

Я почувствовал, как промелькнула тень, уловил мимолетный запах духов и услышал дрожащий голос, обращенный ко мне:

— Все, можете открывать глаза.

Две очаровательные женщины лежали, обнявшись, рядом, а щека венки склонилась на голову Лиллы.

Ах, если бы я мог сказать, как Корреджо: «Anch'io son pittore!» note 2

VII

Я продолжал рассказывать.

— Фердинан осуществлял в жизни истину, известную и в Италии: «Кто хочет — действует сам, кто не хочет — посылает другого».

Он ушел и через полчаса, как и обещал, вернулся с паспортами.

Уходя, он, как я уже говорил, оставил нас с Марией на берегу моря.

Когда мы были вдвоем, Мария с той готовностью, которая лишает женщину кокетства, когда она рассказывает подобное, поведала мне, что Фердинан безумно влюблен в нее, а она не настолько сильно любит, чтобы ответить на его страсть, и поэтому держит его на расстоянии. Эта строгость, которой он не ожидал, привела в бешенство Фердинана, и, отчаявшись сделать ее своею любовницей, он предложил ей стать его женой.

Должно быть, есть нечто соблазнительное для бедняжки, находящейся вне принятых условностей общества, в трех словах: «Будьте моей женой», поскольку почти всегда эта фраза бывает подхвачена, словно мяч, но не на лету, а за мгновение до того, как он коснется земли. Мария была красива, ее талант вознаграждался огромным успехом и приносил ей пятьдесят тысяч франков в год. Даже ведя широкий образ жизни, она тратила лишь треть их. У нее не было ни отца, ни матери, которые могли бы следить за ее поведением. Не заботясь о том, как воспримет это свет, она полностью отдавалась порывам своего сердца и даже своих чувств. Словом, она пользовалась своей красотой, успехом и умом во всей полноте той неограниченной свободы, которая ни перед кем не держит отчета.

Фердинан же, напротив, не имел никакого состояния, обладал спорным талантом, и все его остроумие, его замечательные манеры, его физические достоинства, как видно, все же не были столь велики, чтобы побороть некоторую неприязненность, которую Мария испытывали к нему. Но чары его возымели действие, когда он произнес эти три магических слова: «Будьте моей женой». Мужчина, который был недостаточно привлекателен, чтобы стать любовником, выглядел вполне достойно для роли мужа.

Правда, мне, как рыцарю Убальдо, достаточно было взмахнуть волшебной палочкой, чтобы исчезли все чары заколдованного леса и в ответ на мои слова «Мне кажется, вы делаете глупость» с уст Марии сорвался невольный крик:

«А я в этом уверена!»

И тем не менее, то ли из-за манящей привлекательности идеи замужества, то ли из-за стыдливого опасения нарушить данное слово, то ли просто из-за нежелания пересматривать свое решение, Мария решила перестать быть Марией Д., то есть не имеющей себе равных актрисой, чтобы превратиться в госпожу баронессу Фердинан де С, которой могла стать любая женщина.

Это стало совершенно очевидно, когда она дала согласие на завтрашний отъезд.

Возвращаясь домой, я размышлял о той непостижимой роли случая, который привел меня в Неаполь и заставил вмешаться в жизнь этих двух влюбленных. Я говорю влюбленных, потому что мне показалось, что Фердинан влюблен настолько, что его чувства хватит на двоих.

Почему именно меня, а не кого-нибудь другого выбрал случай? Думаю, что это божество, глаза которого, как считается, скрыты повязкой, приподняло немного свою повязку в тот миг, когда я был рядом, и не без тайного умысла указало на меня перстом.

Но этот умысел был настолько тайным, что сам я разгадать его никак не мог.

Положение показалось мне весьма нелепым, и я был готов предоставить мою сперонару этим двум странникам, а самому отправиться на корриколо.

Размышляя над тем, что же все-таки удерживало меня от этого, я понял, что это то же чувство, что удерживало добряка Мерсье на земле, — любопытство.

Может, из-за любопытства, а может, совсем из-за другого чувства, но я не мог заснуть. Это было кстати, ибо мы должны были отправиться на рассвете; но, когда у вас среди пассажиров — женщина, даже такая малококетливая, как наша, отплыть вовремя никогда не удается. В восемь часов мы спускались к Санта Лючии, месту нашей посадки.

Нас сопровождал капитан маленького судна.

Не успели мы сделать и сотни шагов, как встретили священника. Он прошел слева от нас — вдвойне плохое предзнаменование.

Капитан покачал головой.

«В чем дело, капитан?» — спросил я.

«А дело в том, — ответил капитан, суеверный, как и все коренные сицилийцы, — если бы вы меня послушались…»