Поль Феваль - Роковое наследство Страница 14

Не дослушав пылких изъявлений благодарности, полившихся из уст Фаншетты, старик прибавил:

– Я люблю, когда все делается, как по волшебству. Пусть юноша немедленно получит новые чемоданы со всем необходимым и сегодня же вечером сядет в почтовую карету. Давай, золотко, не теряй времени!

Этот человек мог с полным основанием рассуждать о феях и волшебных палочках, ибо все всегда свершалось по его воле. В тот же вечер Ренье отбыл в Марсель, имея при себе рекомендательные письма к самым влиятельным особам Ватикана.

Волнения, связанные с первым в жизни самостоятельным путешествием, поддерживали в Ренье бодрость духа. Вся горечь разлуки выпала на долю Винсента.

На сердце у него было так тяжело, что он даже вряд ли расслышал слова, которые сказала ему Франческа, когда они возвратились в дом полковника:

– Когда дедушка дарит человека своей благосклонностью, человек этот должен проявлять особую осмотрительность. На вас уже многие поглядывают с завистью, а зависть не дремлет. Помните же, что отныне у вас появились враги.

В тот же час, что и накануне, с теми же мерами предосторожности Винсента снова отвезли в таинственный дом, где ему предстояло теперь работать каждую ночь.

– Трудись хорошенько, друг мой, – подбодрил архитектора полковник, когда они расположились в задрапированной простынями комнате. – Надо, чтобы и я был доволен тобой, как ты, полагаю, доволен мной. Детки пристроены, и теперь ты полностью принадлежишь мне. Если ты не совершишь греха нашей прародительницы Евы и не сорвешь единственный запретный для тебя плод, ты станешь богатым главой счастливой семьи.

Когда пробило три, Карпантье сложил инструменты в ларь. Мужчины покинули дом, сели в коляску, а несколько минут спустя, как и прошлой ночью, экипаж остановился и тот же голос спросил:

– Что везете?

Однако, как это часто бывает, в ходе ежевечерних представлений детали спектакля усовершенствовались. На этот раз кучер, высадив пассажиров и получив на чай, не сказал «спасибо».

Как и накануне, старик сам снял с глаз Карпантье повязку, и Винсент к своему великому изумлению обнаружил, что находится на совершенно незнакомой ему улице среди недостроенных домов.

– Твое новое место жительства, мальцы, – заявил полковник. – Для архитектора лучше не придумаешь. Дай-ка мне руку.

Пройдя несколько шагов, они остановились перед новеньким домом; у его дверей полковника поджидала хорошо знакомая нам карета, на козлах которой восседал лучший из возниц – Джован-Баттиста.

– Звони смелей, – сказал старик Винсенту. – Я поселил у тебя Робло: это не слуга, а истинное сокровище! Я сам его воспитал, но ты можешь заменить его кем-нибудь другим, если захочешь. Не стесняйся. Это твой дом на первое время, пока мы не подыщем чего-нибудь получше. Спокойной ночи, малыш, до завтра!

Винсент, которого встретил на пороге образцово выдрессированный лакей, тотчас попросил проводить его в спальню.

Отказавшись от других услуг Робло, Карпантье опустился в кресло у горящего камина.

Винсент был настолько подавлен, что даже не оглядел свою новенькую, изящно обставленную спальню.

Стрелка часов описала не один круг прежде, чем Карпантье подумал о сне.

– Какие нелепые мысли лезут мне в голову, – прошептал Винсент. – Глупо – но я ощущаю смертельную опасность. Возможно, Ирен и Ренье помогли бы мне, но их теперь нет со мной, я совсем один. Зачем этот человек оставил меня в полном одиночестве?!

VIII

ГОСТИНАЯ ГРАФИНИ

Видимо, политический деятель или иное опальное лицо, которому предстояло скрываться в уютном тайнике, выдолбленном Карпантье под присмотром полковника, имел в запасе немало времени, поскольку работа продолжалась полных три месяца, причем половина из них ушла на шлифовку, полировку и внутреннюю отделку стен, пола и потолка потайной комнатки...

Размеры этой каморки соответствовали требованиям полковника: два метра в ширину, три в длину и семь футов в высоту.

Все было рассчитано таким образом, чтобы наружная стена, выходившая, по выражению полковника, в «чистое поле», сохраняла достаточную толщину и вырубленную в ней полость нельзя было обнаружить при простукивании.

Тайник имел форму прямоугольного параллелепипеда, его внутренние стенки были тщательнейшим образом отделаны под мрамор и отполированы до блеска.

Полковник, как малое дитя, носящееся с любимой игрушкой, пожелал изукрасить темницу изнутри, подробно обсуждая каждую мелочь со своим наперсником.

Наперсником господин Боццо называл Карпантье, которому на самом деле ни разу ничего не рассказал и которого, напротив, всячески старался сбить с толку множеством намеков и предположений, перепутанных, как нити клубка, побывавшего в лапках у котенка.

То архитектор трудился для королевской дочери, и посему стенкам тайника придавался розоватый оттенок, который должен был прийтись ей по вкусу, то строил укрытие для сына несчастного Людовика XVI, якобы уцелевшего во всех перипетиях революции и войн и полагавшего теперь найти в загадочном доме надежное убежище.

В следующий раз речь шла о документах невероятной важности, которые нужно было спрятать так, чтобы никто не отыскал.

Однако Винсенту не так-то легко было заморочить голову. Не обманула его и маленькая встроенная в стену фаянсовая печь, которой надлежало согревать обитателя каморки. Карпантье в первый же вечер разглядел в зрачках старика тот желтый блеск – отсвет золота, – по которому можно безошибочно узнать скупца.

Сколько бы снедаемый алчностью человек ни таился, ни притворялся, ни хитрил, мерцание золота в глазах выдает его – как характерная особенность лица, которую не скроешь, как неистребимый запах, от которого не избавишься.

Винсент, оказавшийся в положении бедолаги, для которого чужой пир грозит обернуться тяжким похмельем, сразу распознал ревнивую, ненасытную страсть старика.

Влюбленный стремится украсить свою спальню, как алтарь. Таким влюбленным и был этот старик; он содрогался от желания, исходил сладострастным томлением, нетвердой поступью пробираясь к брачному ложу.

Это последний род вожделения, сохраняющийся в человеке, который уже превратился в полную развалину. Когда все другие виды разврата становятся недоступны, влечение к золоту ради самого золота растет и крепнет, переходя в подлинный экстаз.

Говорят, что, достигая пароксизма, эта гнусная страсть пробуждает в человеке безумную надежду сохранить накопленные сокровища для себя одного даже после собственной смерти.

Сокровища! Тайник предназначался для сокрытия несметных богатств.