Вениамин Вахман - Проделки морского беса Страница 14

Граф, верно, мечется в своей карете, как обезьяна в клетке, — злорадно подумал Елизар. — Пущай, так ему и надо».

У городской околицы барабаны смолкли. Огарков, шагавший впереди матрозов, повернулся, скомандовал:

— Песенники, вперед!

И тотчас из рядов стали выбегать самые голосистые. Запевала подбоченился, этак величаво поглядел на остальных, словно хотел сказать: «Ну, други, покажем себя!» — и начал высоким тенором:

Как во городе во Санкт-Питере,

На Васильевом славном острове,

Молодой матроз корабли снастил.

Ехавший возле Меншикова генерал что-то крикнул, и тотчас от штаба во весь мах понесся конный вдоль колонны с приказанием не шуметь. Певцы, набравшие было в грудь воздуха, чтоб разом подхватить припев, стали сконфуженно пробираться на свои места в рядах.

Войска шагали молча вдоль долины реки. Скоро окончательно рассвело, стало видно, что колонна с боков окружена двумя цепями конного и пешего охранения.

Шли долго, солдаты уж было притомились, как вдруг впереди показался наплавной мост на медных понтонах. Возле моста стояли пушки, а на той стороне были выстроены небольшие временные укрепления. Шеренги растянулись, солдаты цепочкой стали быстро перебегать мост. На той стороне скомандовали привал: все равно надо было ждать, пока переправятся обозы.

Елизар вдруг снова увидел графа. Он брел между лежавшими людьми, то и дело перешагивая через брошенные ранцы и другие вещи. Время от времени длинная черная фигура скрывалась за дымом костра, на котором варилась солдатская еда. Граф остановился, огляделся и вдруг, увидев фенрихов, направился к ним. Лицо у него было сердитое и встревоженное.

— Что это? — воскликнул он, приблизясь. — Что это все значит? Куда нас влекут? Вас влекут… — поправился он. — По ландкарте впереди надо переправляться еще через два рукава Эйдера. И все для того, чтобы завязнуть в болоте. Поглядите, на ландкарте здесь обозначены непроходимые топи.

Он потянул из кармана сложенную гармошкой карту.

— А мы чего знаем?.. — лениво отозвался развалившийся на плаще Аким. — Наше дело — иди, куда прикажут!

— О-о! — выдохнул граф. — А если вам прикажут идти в ад?

— Ну и пойдем, — невозмутимо изрек Огарков, поправляя на плече длинные концы головного платка. Граф с изумлением поглядел на этого разбойничьего вида офицера — горбоносого, с провалившимися щеками, в платке вместо парика и шляпы. Вдобавок из-за пояса у Огаркова торчали рукояти пистолетов, а на груди, так же как у матрозов, висел нож внушительной длины.

— Как пройти к штабу? Где штаб? Где господин фельдмаршал? — требовательно спросил граф. — Все лежат, спят…

— А штаб, по-моему, вон там… — ответил Огарков, показывая на противоположный берег реки. — Они ждут, пока все переправятся.

— Как так? Но ведь я оттуда!

Огарков закрыл глаза и притворился спящим. Граф огляделся и неуверенно пошел назад к переправе.

— Ишь какой гусь! — ехидно осклабился, глядя ему вслед, Аким. — В болото, говорит, лезем. Уж будто мы такие дурни…

Елизар промолчал, приподнялся на локте, поглядел, как граф толкается на мосту. Пехота и обозные телеги отжимали его все время к самым канатам, заменявшим поручни. Но он упрямо пробирался наперекор течению людского потока.

Еще до полудня переправились через два других рукава реки, и тут граф воочию мог увидеть, какой «дворец» всю зиму тайком строил русский командующий. По болотистой равнине тянулась гать, уложенная на бревенчатые лежни. А дальше, где болото переходило в сплошной водный разлив, гать превращалась в мост на сваях.

Шведы были настолько уверены в непроходимости болотистой поймы реки, что даже не держали здесь постов наблюдения. Им в голову не могло прийти, что неприятель выстроит гати и мосты длиной в четыре немецких мили и что нижние, глинистые слои почвы способны держать сваи.

При подходе к этому месту огарковские матрозы совсем смешали ряды. Все переглядывались, перемигивались, толкали друг друга локтями в бок, хлопали по плечу. А сам капитан Огарков выступал важный, как павлин, даже вытащил из ножен короткую шпажонку и держал ее наголо, словно на параде.

— Наша работа, господин фенрих, чуешь? — подмигнул Елизару усатый боцман. — Скажи, что не орлы! Тут до сих пор наши ребята стерегут.

И действительно, при приближении колонны то тут, то там вылезали из-под моста или поднимались от перил измазанные грязью и тиной матрозы с топорами в руках.

Командир преображенцев велел принести из обоза ендову с водкой. Каждого матроза сначала потчевали чарочкой, а затем уже отсылали к Огаркову.

— Вот бы сейчас поглядеть на цезарца, — весело сказал Аким. — Его, верно, всего перекосило. Рожу повело на сторону от злости!

Четырехмильная гать и мостовые переходы вывели войско к насыпи канала. Узкая насыпь, ограниченная с одной стороны глубоким каналом, с другой разливом, была самым опасным местом, где шведы могли оказать сопротивление. Но синих мундиров нигде не было видно.

— Багинеты вперед! — скомандовал командир Преображенского батальона.

Солдаты, которые могли тут идти человек по шесть в ряд, быстро сбросили с плеч ружья, выставили вперед штыки, по старинке еще называвшиеся багинетами, и батальон беглым шагом заспешил вперед, не ожидая остальной колонны.

Но кто-то успел предупредить шведов. Вдали, на кирхе, остроконечный шпиль которой только-только показался за деревьями у конца насыпи, тревожно затренькал колокол, потом донесся треск барабанов — и на насыпи показались синие мундиры. Они не шли, а бежали к старым, поросшим мхом шлюзам, полезли на шлюзные ворота, стали оттуда стрелять. Другие кинулись перекапывать насыпь.

Преображенцы лавиной хлынули вперед. Над сонными водами раскатилось грозное «ура-а!» С деревьев за болотом стремительно взмыла ввысь стая галок. Синие и зеленые мундиры столкнулись, смешались, несколько секунд слышался лязг оружия, исступленные крики и проклятья. Шведы отхлынули, стали спрыгивать со шлюзов;; несколько убитых и раненых остались лежать на земле.

Преображенцы и матрозы живо заровняли перекоп. Второй перекоп взяли также с налету. Дальнейшее сопротивление прекратилось, шведы торопливо отошли.

Меншиков, горяча коня, вырвался вперед, подскакал к строившимся уже на высоком бугре преображенцам, сорвал шляпу, подкинул ее в воздух, поймал. Пышный плюмаж на шляпе растрепался, страусовые перья развились, шевелились на ветру. Фельдмаршал привстал на стременах, неистово махал шпагой, кричал что-то веселое. Суровые, в темных париках, высоченные ростом преображенцы дружно раскрывали рты, вопили: «Ура-а!», а некоторые: «Ви-ва-ат!» — по-иноземному.