Вениамин Вахман - Проделки морского беса Страница 15

Грязные, оборванные огарковские матрозы тоже орали, махали плотничьими топорами, кидали в воздух шапчонки, один даже пустился в пляс. Меншиков подъехал к Огаркову, перегнулся с седла, обхватил за шею тощего капитана, вставшего на носки, облобызал. Лошадь под командующим была высокая, и сам он не мал ростом; как ни пригибался, все же так потянул за шею Огаркова, что чуть не оторвал ему голову. Красный пиратский платок соскользнул сначала на плечо, затем на землю…

Меншиков отпустил капитана, выпрямился, повернул лошадь, стал глядеть, как идет остальная колонна. Серый из-за выгоревшего сукна на мундирах мушкетерский полк уже лез по откосу. Офицеры суетились, строили солдат. Мушкетеры липли к колесам пушек, помогали надрывающимся лошадям выкатить их наверх. Конные скакали вдоль колонны, что-то кричали солдатам, кое-кого стегали, чтоб не так перли, не создавали толчеи…

Пока все съезжали с дамбы и взбирались на высокий берег, прошло немало времени. Притомившийся авангард отдыхал, ожидая обозов. Вдруг чей-то знакомый голос произнес над самым ухом Елизара:

— Господин фенрих, очнись! Неча дремать… Глядь, каретка нашего цезарца подъезжает. Сходил бы к нему, проведал; узнал бы, как граф перенес этакую дорогу.

Елизар поднял голову. Рядом, низко надвинув шляпу, кутаясь все в тот же длинный плащ, присел на корточки фискал Павлов.

— Ладно, сейчас… — неохотно согласился молодой моряк. — Только скажусь командиру, куда иду.

— Погодь, — остановил его Павлов. — Я, господин фенрих, тебя не зря прошу. Графский прихвостень, Бонифатька, вздумал было в дороге улепетнуть. Заприметил тропинку на болоте. Он, значит, тишком, тишком из кареты выбрался и — как уж в осоку. А там его часовой хвать! Куда, господин хороший? За какой надобностью?

Бонифатька ему на брюхо кажет, мол, приспичило. Ну, часовой его отвел в сторонку и стал караулить. А потом назад поволок. Мы ведь не лыком шиты. Коли пустили к себе соглядатая, так за ним приглядываем, чтоб не нашкодил. Вот это поимей в виду.

Елизар, прихватив Акима, без всякой радости побрел туда, куда указывал Павлов. Аким с досадой расталкивал суетившихся солдат. Обозного ездового, силившегося поворотить коней, чтоб объехать пень, чуть было не огрел ни с того ни с сего по шее. Елизар насилу удержал друга.

— Ну, ты! Чего на людей кидаешься! Последнее дело на невинных свою злобу срывать.

Карету графа разыскали не сразу, ее не легко было отличить от обозных фургонов. Пыль и комья грязи густо залепили кожаные фартуки, плотно укрывавшие дорогой экипаж. Толстый, неуклюжий кучер, видно, недавно распряг лошадей, увел поить. Дышло кареты лежало на земле. Хозяйственный Аким не выдержал, покачал головой.

— Надо бы поднять. Неровен час, кто споткнется, а то наедут и поломают. Каретка венская, дорогая.

Обе дверцы были распахнуты настежь. Граф сидел на раскладном стульчике возле своего экипажа, что-то жевал. У ног его стояли бутылка и стакан. Возле графа, прислуживая ему, суетился Бони- фатий.

Увидев обоих офицеров, граф передал Бонифатию серебряный кубок, поднялся со стульца. Лицо его излучало радость и восторг.

— О друзья мои! — воскликнул он. — Это бесподобно! Это замечательная военная хитрость! Старый Штейнбок, конечно, ждет наступления с фронта, левый фланг своей армии он считал, безусловно, надежно прикрытым. Ох, этот Штейнбок! Старый каменный козел! Не зря он носит столь символическую фамилию.

— Штейн-бок… — раздельно повторил Бонифатий. — «Штейн» по-немецки «камень», «бок» — «козел».

Елизар подивился. Слуге вроде не подобает встревать в разговор господ. Но вовремя вспомнил, что Бонифатий не просто слуга, а родовитый шляхтич, по бедности поступивший в услужение к богатому и знатному графу. Тогда понятно.

— Когда я вернусь в Австрию, — продолжал граф, — я расскажу всем и напишу в своих мемуарах, какие у русских великолепные военные инженеры. Интересно, где они обучались? За границей? В какой стране?

— Какие там инженеры, — пожал плечами Аким. — Все это сделали обыкновенные мужики, мастеровые. У нас каждый мужик топором и ложку из чурбака вырежет, и избу построит, и вообще на любое дело мастер, господин граф. И, кроме топора, в другом инструменте не нуждается.

Граф вздернул брови.

— И никакой официр им не указывал, не научал?

— Ну, офицер-то у них был. Солдат одних оставлять нельзя, — пояснил Елизар. — А вообще господин Яблоков правду говорит.

— Сегодня русское войско в город входить не станет, — размышлял вслух граф. — Военная стратегия это считает неблагоразумным. Войска теряют мощь, сражаясь в узких улицах. Значит, бой будет завтра с утра. Шведы без боя не отдадут столь богатый город. Маргаретенбург славится своими ежегодными ярмарками и великолепными мастерами. Прежде он даже соперничал со знаменитым городом Нюренбергом.

— Что ж, по-вашему, сражение будет в поле? — усумнился Аким.

— Разумеется, — сказал граф. — И я опасаюсь за его исход. Штейнбок силен. У него целая армия против вашего корпуса.

Последние телеги обоза подтянулись. Снова забили барабаны, затрубили военные рожки. Войска, развернувшись в боевом порядке, осторожно двинулись вперед, чтобы поскорее пройти небольшую рощу и выйти на ровное место. Когда ее миновали, открылись возделанные поля, огороды и мелькавшие вдали огоньки города. Последовала команда остановиться, стать биваком, но лагерь не разбивать.

Командующий с генералами выехали на бугор, оттуда обозревали окрестность в зрительную трубу. Наступившие сумерки не позволяли разглядеть многое, но ясно было одно: неприятельского войска впереди нет; Штейнбок не вышел из города, не хочет дать бой в открытом поле. Только на дороге то появлялись, то скрывались за деревьями и кустами фонари быстро несущейся кареты. Перед каретой скакали двое верховых с факелами.

Большая карета, запряженная цугом, вынеслась из пшеничного поля, завернула, наклонившись так, что чуть не опрокинулась, встала перед бугром, с которого наблюдали русские генералы. Из кареты неуклюже вылезли люди в длинных, темных одеждах. Путаясь в полах, заспешили наверх.

— Попы, что ли?.. — сказал кто-то из меншиковской свиты.

Но оказалось, что прибыли не попы, а депутация от городского

магистрата, во главе с самим бургомистром. Бургомистр в длинной до пят официальной мантии, в парадном парике, но в съехавшей набок шляпе нес в вытянутых руках шелковую подушку с символическими ключами города. Подойдя к Меншикову, он опустился на одно колено, протянул подушку. Меншиков слез с лошади, взял большой кованый ключ, полюбовался тонкой ковкой, передал подушку с ключом кому-то из свиты.