Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1 Страница 16

Пуля, проходя через толстый, обшитый золотым позументом воротник, утратила большую часть своей силы и только слегка оцарапала шею Серрано. Но даже и эта маленькая рана повлекла за собой значительную потерю крови и ненадолго лишила его чувств; теперь же, хотя и бледный, но с веселыми ясными глазами, лежал прекрасный молодой дворянин на походной кровати, на скорую руку устроенной в одной из комнат регентши, а Прим, по предписанию доктора, прикладывал компрессы к его ране. Серрано пожал ему руку в знак благодарности и взглянул на Олоцагу, который от души радовался, что рана не имела опасных последствий. Он подошел к улыбающемуся больному и, дружелюбно усмехаясь, сказал ему:

— Ничего, мой юный друг… пусть такие привидения расхаживают ночью сколько им угодно!

Это была тайна мадридского двора!

ЭШАФОТ

Рано утром пятого сентября 1843 года на улицах Мадрида раздался глухой барабанный бой, который заставил вскочить с постелей сонных жителей столицы; на этот день было назначено страшное зрелище, и скоро длинные вереницы людей потянулись на Пласо Педро, где за ночь был устроен черный высокий эшафот; мадридскому палачу, седому Вермудесу, который более двадцати тысяч раз обрушивал свой топор на шеи несчастных страдальцев, предстояла сегодня двойная работа.

Пласо Педро, обширная, окруженная низенькими домами площадь поблизости от Толедских ворот, с незапамятных времен служила местом смертных казней, и там, где стоял эшафот, пролилось столько человеческой крови, что земля, наверное, на сажень в глубину была напоена ею.

И все-таки на этом проклятом месте продолжали погибать люди по приказанию других людей! Мы возмущаемся жестокостью язычников, но скоро узнаем о таких верующих христианах, в сравнении с которыми язычники с их кровавыми жертвами покажутся невинными детьми!

Как раз у Пласо Педро находится здание инквизиции с отделениями для пыток, которые при свете факелов доминиканских монахов наводят ужас.

Помощники Вермудеса, в красных рубашках, в коротких, подвязанных красными лентами штанах, без чулок, искусно умели устраивать эшафот. Доски были уже обструганы, бревна отмерены, когда старому Вермудесу было отдано приказание к утру приготовить свой топор, так что работа живо поспела за одну ночь.

Помощники срубили четыре высокие широкие ступени, а наверху устроили площадку футов сто в квадрате, приделав к ней прочные подпорки и крепко сколотив ее гвоздями, чтобы эшафот не рухнул вместе с палачом, если преступник будет неистово упираться. Потом они накрыли окрапленные кровью доски черной материей, разложили ее на ступенях и обвернули ею плаху, которую прикрепили посередине площадки; тогда работа их была окончена.

Барабанный бой, производивший тягостное впечатление, замолк. Пласо Педро битком наполнилась народом, жаждущим зрелища. Богатые разместились в непосредственной близости от эшафота. В окнах домов и даже на плоских крышах торчат головы, тесно прижатые одна к другой. Черный эшафот, как ужасное наследие прежних столетий, возвышается среди площади при блеске яркого утра, золотое солнце разливает лучи свои на эту черную точку.

Вдруг вдали снова раздается грохот барабанов. Солдаты вывели из тюрьмы приговоренных к смерти генералов Леона и Борзо, чтобы конвоировать их в последний раз.

Страшное шествие приближается.

Впереди едет герольд, держа смертный приговор в руках, потом офицер того отделения войска, которое командировано для присутствия при смертной казни, подле него военные свидетели — дон Олоцага, дон Жуан Прим и дон Франциско Серрано, рана которого так быстро зажила, что он не мог уклониться от исполнения приказа Эспартеро. Их сопровождают барабанщики и рота солдат в парадных мундирах. Широко шагая, чтобы поспеть за ними, идут три священника с обнаженными головами, так что лысины их блестят на солнце. За ними следует множество монахов, точно так же обнажив опущенные головы. При виде генералов Леона и Борзо в народе слышится шепот. Они идут твердым шагом, гордо неся голову, без страха и колебания.

Выражение их лиц свидетельствует о том, что они приготовились к своей участи; взоры их смелы и бодры, они не вздрогнули при виде страшного эшафота, устроенного для них.

За ними шел высокий человек с черной шапкой на голове2, какую носили судьи, и с длинным черным плащом на плечах.

Никто не сопровождает его: это Вермудес, мадридский палач.

Другая рота солдат замыкала шествие, приближавшееся к черному эшафоту.

Герольд сошел с лошади, бросив поводья слуге, подошедшему к ступеням. Свидетели и офицер солдатской роты стали по обеим сторонам лестницы. Потом герольд, Олоцага, Прим, Серрано и офицер поднялись по ступеням к закрытой материей плахе, за ними проследовали монахи и священники. Когда лестница освободилась, по ней поднялся Вермудес. После всех взошли на эшафот Леон и Борзо и твердым шагом подошли к плахе. Помощники палача точно выросли из-под земли и роем окружили генералов, которые при виде их почувствовали дрожь ужаса!

И в толпе, и на эшафоте была мертвая тишина.

Герольд обнажил голову. Вермудес, подчинившись его безмолвному знаку, сделал то же.

Тогда герольд громким, далеко раздающимся голосом начал читать смертный приговор, который гласил следующее:

«Мы, Мария Кристина, правительница Испании, нашли справедливым и повелели: пятого числа девятого месяца 1843 года в восьмом часу утра обезглавить обоих генералов, Франциско Леона и Родригеса Борзо, за измену нам и нашим советникам и за мятежные планы, угрожавшие безопасности страны…»

— Неправда! — прервал герольда дон Леон громким, твердым голосом. — Не мятежные планы замышляли мы, а напротив, планы, клонившиеся ко благу страны. За такое дело не стыдно умереть! Читайте дальше!

Шепот одобрения послышался в народе.

— Угрожавшие безопасности страны, — повторил герольд.

«Собственноручно подписано в Мадриде второго числа девятого месяца 1843 года и скреплено королевской печатью».

Вермудес передал одному из помощников черный длинный плащ и шапку, так что остался в одной куртке из черного бархата, резко обрисовывающей его мощную фигуру. Седая длинная борода его спускалась до самой груди, а лоб был так велик и округл, что почти сливался с теменем, покрытым лишь немногими белыми волосами. Глаза у него были большие, взгляд безжизненный, нос с сильной горбинкой. Во время чтения приговора ни один мускул его лица не шевельнулся. Мадридский палач уже слышал не раз те же самые слова, только с другими именами. Он хладнокровно смотрел на свои две жертвы, которым сегодня предстояло погибнуть от его руки. Привычка притупила чувства Вермудеса, она сделала его холодным, так что, исполняя свою страшную обязанность, он ни разу не испытал ни малейшего волнения, лицо его ни разу не передернулось судорогой.