Йоханнес Йенсен - Норне-Гест Страница 16

Покончив с этим щекотливым делом, Гест успокоился и принялся охапками таскать в гнездо траву и листву. Он устроил там наверху настоящий маленький островок, плавающий между небом и землей.

Из гнезда видно было далеко вокруг: с одной стороны взору открывалась вся долина с извивавшейся посредине рекой, впадавшей в голубой фьорд, откуда они приехали, а за фьордом сияло безбрежное море, сливавшееся с туманной далью. С другой стороны уходил в глубь страны лес, образуя сплошную волнообразную крышу с куполами древесных крон; всего леса было не окинуть глазом, так он был велик. Вдали, на самом краю горизонта, он вздымался к небу дугой, и на самом гребне ее, между стволами, был просвет, через который виднелось небо – далекие голубые ворота с косыми воздушными столбами, опиравшимися на облака и вздымавшимися к солнцу. Гесту с Пиль казалось, что эти ворота ведут к далекому белому свету, куда и они когда-нибудь попадут.

Окончательно обустроив свое гнездо на дереве, они сели в челн и проплыли порядочное расстояние вверх по реке, чтобы хорошенько познакомиться с долиной. Она уходила далеко в глубь страны, и в тот день они не увидали ее конца. Много нового встретилось им на пути; они пугали разных животных и птиц, никогда ими прежде не виданных, и ближе познакомились с самой рекой. Она была богата рыбой, которая так и сверкала чешуей, всплывая на поверхность; более крупные рыбы держались в глубине, а ближе к поверхности сновали стаи колюшек. В мелкой воде, на плоском дне, стерегла добычу прямая и неподвижная, как палка, полосатая щука с безобразной нижней челюстью, и скрывалась в облаке ила и мути, как только к ней приближались.

Между стеблями кувшинок, в бурой нагретой солнцем тине, извивался угорь. Под самым берегом в маленьких, но глубоких норках прятались раки, которых нетрудно было вылавливать оттуда и которые приятно хрустели на зубах, внося разнообразие в рыбный стол. Гест с Пиль пробовали на вкус, без разбора, и все им нравилось, как и свежий илистый запах воды и острый аромат с берегов – смесь запахов мокрых водорослей, мяты и аира. Луговые травы низко свешивались над самой рекой и роняли свои семена в воду; сами луга были сплошь усеяны душистыми цветами и травами, вокруг которых тучами вились пчелы; медовый туман, куда ни взгляни; в ивняке и болотных кустарниках кишмя кишели птицы; здесь они были в безопасности со своими гнездами и птенцами.

День выдался жаркий, солнце так и палило, стоя отвесно над узким челном, выжимая смолу из его деревянного остова. К аромату смолы примешивался острый и свежий запах рыбы, лежавшей на дне лодки; от волос, опаленных солнцем, пахло гарью; так и тянуло окунуться в свежую воду. И Гест с Пиль принялись нырять в прохладную глубину; вода давила на все члены тела, выпирая его наверх, набиралась в рот; во всем теле ощущалась свежесть; освежился и дух. Как добра река! Потом оба принялись сушиться и жариться на солнце, обжигая себе спину, а голову прикрывая прохладными листьями кувшинок. Неподалеку каталась по прибрежной траве выдра, и, набрав полную шкурку сухих былинок и цветочной пыли; она влажным и важным оком оглядела двух незнакомцев, чихнула и червяком уползла в реку.

На берегу одной бухты они увидали дикую свинью, лениво развалившуюся на куче ила с целым выводком поросят; лежа на боку, она проводила пловцов умным взглядом налитых кровью глазок, но не сдвинулась с места. Речной орлан камнем падал на воду, вспенивал ее и снова взлетал вверх, крепко держа в когтях обеих лап лосося.

Весь день ушел на исследование реки. Вернулись они назад все-таки до наступления вечера и успели засветло устроиться на покой в своем мягком и теплом гнезде, усталые, сытые и довольные во всех отношениях. Они глубоко зарылись в сено, особенно старательно пряча голову, ради пущей безопасности.

Уснули они на своем воздушном ложе спокойно, незаметно убаюканные легким покачиванием дерева, в его мощных объятиях, в меру согретые и в меру охлаждаемые, под одеялом из свежего сена. В глубоком и спокойном сне они перенеслись в иной, воздушный, зыбкий мир, витали, качались, парили в бесконечных теплых и прохладных потоках. Высоко над их головами, на самой макушке дерева, сторожил их покой маленький лесной дух.

Белочка устроила себе гнездо под небесами, на самых тонких ветвях, которые едва сдерживали ее с гнездом и были недоступны для всякой другой, более тяжеловесной твари. Там белочка сплела себе над старым вороньим гнездом летнюю беседку из веток, листьев и сухих былинок, оставила маленькую дверку для входа, выстлала гнездо мхом, и вышло уютное жилье, где она спала ночью, но так чутко, что не пропускала мимо своих мохнатых ушей ни малейшего шороха или писка и всегда вовремя просыпалась. Вначале ее несколько беспокоило соседство этих смешных бесхвостых, голых, красных и во всех отношениях уродливых и неуклюжих тварей, вздумавших поселиться на ее дереве, но, с другой стороны, она никак не могла побороть свое любопытство. Теперь они, как видно, прочно осели здесь; время покажет, чего ей ждать от них. В сущности, белке не впервые приходилось жить на дереве вместе с человеком; она не сохранила об этом никаких воспоминаний, но инстинктивно чуяла в этих двух что-то знакомое.

Двое беззащитных детей человеческих снова вернулись к жизни на деревьях, и белка приняла их, как принимают дальних родственников – сдержанно, но приветливо, и они быстро поладили между собой. Для них было выгодно уже одно присутствие белки на дереве, но и они для нее кое-что значили. Со времени их поселения на дереве ни куница, ни дикая кошка не отваживались забираться на него; хищные птицы тоже перестали грозить белке сверху, побаиваясь новых жильцов. Как-то ночью к ним пожаловала в гости рысь, но тогда белка пришла в такое неистовство и подняла такой переполох, что Гест успел проснуться как раз вовремя, чтобы увидеть прямо над собой пару сверкающих в темноте зеленых глаз и всадить между ними лезвие своего кремневого топора. Рысь фыркнула и шлепнулась с дерева вниз головой; больше она не приходила.

С течением времени они даже подружились: белка стала так доверчива, что брала угощение у них прямо из рук. Приятно было смотреть, как она лакомилась: садилась на задние лапки, передними ловко хватала угощение, быстро вертела его в лапках, оглядывая со всех сторон, откусывала кусочек и начинала так проворно жевать губами и зубами, что невозможно было уследить; распускала свой хвост, снова откусывала и снова жевала или грызла. Ее длинные и острые резцы ловко расправлялись с поживой, грызли орехи или желуди так, что шелуха летела стружками во все стороны. Гест с восхищением любовался работой маленького зверька и завидовал его четырем передним резцам: вот бы и ему такие орудия! Если белка была сыта и не хотела есть в ту минуту, то забавно прятала лакомство куда попало – в трещину на коре дерева или в свое гнездо; иногда же, напротив, доставала спрятанное раньше: спрыгнув со своего дерева, она принималась усердно рыть землю у корней соседнего дерева, где не было видно никаких следов, и, глядишь, вдруг вытаскивала оттуда старый сгнивший орех, который спрятала там, пожалуй, несколько месяцев тому назад и о котором только сейчас вспомнила. Не мешало поучиться у нее прятать про запас! Пиль и брала пример с белки.