Йоханнес Йенсен - Норне-Гест Страница 17

С течением времени они даже подружились: белка стала так доверчива, что брала угощение у них прямо из рук. Приятно было смотреть, как она лакомилась: садилась на задние лапки, передними ловко хватала угощение, быстро вертела его в лапках, оглядывая со всех сторон, откусывала кусочек и начинала так проворно жевать губами и зубами, что невозможно было уследить; распускала свой хвост, снова откусывала и снова жевала или грызла. Ее длинные и острые резцы ловко расправлялись с поживой, грызли орехи или желуди так, что шелуха летела стружками во все стороны. Гест с восхищением любовался работой маленького зверька и завидовал его четырем передним резцам: вот бы и ему такие орудия! Если белка была сыта и не хотела есть в ту минуту, то забавно прятала лакомство куда попало – в трещину на коре дерева или в свое гнездо; иногда же, напротив, доставала спрятанное раньше: спрыгнув со своего дерева, она принималась усердно рыть землю у корней соседнего дерева, где не было видно никаких следов, и, глядишь, вдруг вытаскивала оттуда старый сгнивший орех, который спрятала там, пожалуй, несколько месяцев тому назад и о котором только сейчас вспомнила. Не мешало поучиться у нее прятать про запас! Пиль и брала пример с белки.

Девочка любила хлопотливого лесного духа и не скупилась на подачки, чтобы подманить его поближе и хоть погладить по мягкой шерстке, ощутить тепло его маленького тельца, – взять его в руки нечего было и думать, такой он был увертливый и чуткий: удирал прочь от малейшего прикосновения, предпочитая держаться повыше, в пределах видимости, но вне пределов досягаемости, как и подобает лесному духу.

Маленькая белка была очень сильная, что обнаруживалось, когда у нее появлялось желание полетать. Не то по делу, не то просто играя, без всякой видимой причины, она с неуловимой быстротой совершала, подобно птице, дерзкие дугообразные перелеты с одного дерева на другое; с быстротой пламени перебегала она по самым тонким веткам, а если расстояние до следующего дерева было слишком велико, мигом спускалась на землю, прыгала по траве красной змейкой с задранным кверху пушистым хвостом, в мгновение ока снова вскарабкивалась по отвесному стволу на дерево и скакала с ветки на ветку; еще минута, глядь – и след ее простыл в лесу!

Соблазнительно было последовать ее примеру. Заразившись от нее страстью к полетам, Гест с Пиль пытались пускаться за ней вдогонку и с трудом перебирались с дерева на дерево, если их ветви достаточно близко соприкасались. Жалкие подобия белки, они были слишком тяжелы, медлительны и осторожны; им не по силам было летать по деревьям! Но легкое головокружение и трудности при перепрыгивании с дерева на дерево над землей имели для них особую прелесть, и они не могли противостоять соблазну; словно во сне, созерцали они с высоты деревьев мир, принимавший воздушные, обманчивые очертания; в этом было для них что-то новое, а с другой стороны, смутно вспоминалось и что-то старое; и лазая, и прыгая по деревьям, они пьянели от переживаний, забывали все остальное, кроме леса, солнца и вечного лета.

Таким путем они понемногу стали проникать в глубь леса. Во время своих прогулок, которые они все удлиняли и удлиняли, в случае беды или опасности они в любую минуту могли найти спасение на деревьях. Расстояния они считали по земле, но все свои наблюдения делали сверху, притаившись в листве. Белка стала их проводником, научила путешествовать по лесу, и они скоро изучили лес на много миль в окружности.

Над своим гнездом они, по примеру белки, устроили навес из хвороста, прикрытого листьями; они отлично могли прятаться в своем гнезде, так как его почти невозможно было различить снизу, и спасаться в нем от дождя и бури и от всех ужасов тьмы; их убаюкивали там шум деревьев и разговоры леса с самим собой.

Они носили теперь рогожки, сплетенные из лыка умелыми руками Пиль; сначала одеяние стесняло их, в особенности днем, но вечером и утром оказывалось очень кстати. Пиль полюбила наряжаться, украшать себя то разными цветами, в изобилии росшими в лесу и на болоте, то перьями, оброненными птицами; она втыкала их себе в волосы; кроме того, для красоты она мазалась охрой, которой было много в родниковой воде, да и Гест не отставал от Пиль и тоже иногда украшал свое лицо двумя-тремя сочными красными мазками. Оба они никогда не бездельничали, всякое время дня имело свои заботы и развлечения – хотя бы в виде собирания чашечек некоторых цветов и высасывания из них капелек меда. Они разыскивали на лугах пчелиные ульи, высасывали из сотов мед через соломинку и клали их назад в улей, а потом снова приходили за угощением, дав пчелам время накопить новый запас.

Но если их не отвлекали мелкие заботы, они охотно пускались в скитания по деревьям и пропадали в лесу целыми днями, забывая даже поесть. Понемногу они познакомились с большинством живых обитателей леса. Стоило им только забраться на дерево и тихо посидеть некоторое время, как лес вокруг них успокаивался и в нем начиналась обычная повседневная возня, словно людей тут и не было вовсе. Они видели бродившего внизу под деревьями оленя, с длинной, округлой спиной; он брел не торопясь, почесываясь о стволы деревьев и слизывая языком листья. Особым живительным теплом веяло от этого крупного и здорового зверя; у Геста с Пиль даже слезы выступали, так вкусно от него пахло.

Но стоило только вспугнуть оленя неосторожным движением или шепотом, как он обращался в бегство, ломая попадавшиеся на пути кустарники, и не успевали Гест с Пиль оглянуться, как уже спина его мелькала где-то вдали; высокими, легкими прыжками мчался он между деревьями, сам неся на голове своей целое дерево. Не могло быть никакого сомнения насчет того, откуда брались олени, – это были духи леса, рожденные им: дети даже сами не раз видали, как эти духи появлялись: сначала из кустов вырастали и шевелились между другими ветвями одни рога, потом вдруг выскакивал весь олень, большой и быстрый, как ветер, с остатком ветвей на голове! Какие они были красивые и рогатые, эти олени! В них текла кровь дуба, их рога были ветвисты, как дубовые сучья, и сами они были так же многочисленны в лесу, как многочисленны и могущественны были дубы, – олени и дубы были главными в лесу.

А глубоко в долине, на границе между лесами, луговинами и дикими болотами, Гест и его подруга познакомились с зубрами, незаметно наблюдая за ними с дерева и дивясь их величине и мощи.

Зубры стояли или лежали между крупными валунами, всюду торчавшими из лесной почвы на косогоре, где росли по преимуществу огромные сосны с шершавыми красными стволами, можжевельник, вереск и голубика; старый бор, сползавший с холма по косогору, переходившему у реки в болотистые заросли, – любимое пастбище зубров. В полдень они отдыхали, большинство жевало жвачку, задумчиво отмахиваясь хвостами от мух; слышно было, как скрежетали их зубы. Даже вблизи трудно было различить, где, собственно, зубры и где камни; иногда вдруг серая гранитная глыба поднималась с земли и превращалась в рогатого зверя – кто знает, не сама ли земля рождала их из своей каменистой утробы? У них были длинные, круглые, изогнутые рога, напоминавшие полумесяц; как знать, быть может, и по небу бродил рогатый зубр? Впервые услыхав в лесу мычанье зубров, Гест с Пиль сразу узнали тот рев, который поразил их здесь на восходе солнца в первое же утро и который они приняли за голос самого солнца. Впрочем, ничто ведь не мешало и солнцу быть зубром, и, как бы там ни было, зубры были так могучи, что двое детей человеческих боялись шелохнуться на своем дереве.